– Если стремление к вертикали перевесит твою запрограммированную горизонталь, то ты станешь реальным адептом, – продолжил Джи.
Я понимающе вздохнул и под пристальным взглядом Кэт повесил пальто на вешалку.
– Присаживайся, – сквозь зубы произнесла она. – Надеюсь, ты не будешь вечно искать защиты у женщин, – и, бросив на меня уничтожающий взгляд, презрительно отвернулась.
– Вторая бутылка пришлась к месту, – заметил Джи, – ситуация вновь стала набирать градус, достаточный для того, чтобы расплавить твою закристаллизованную структуру.
– Но для этого тебе не мешало бы пройти школу Ваньки Жукова у моей беспощадной подруги, – добавила Натали.
– То есть делать по дому самую грязную работу, – с надменной улыбочкой произнесла Кэт.
– Это обязательно? – спросил я, с надеждой поглядывая на Джи.
– Без этого твое обучение выродится в развлекательную прогулку, – серьезно произнес он.
Два часа подряд Кэт едко разбирала все мои скрытые противоречия, о существовании которых я даже и не подозревал, – она пыталась расшатать мой «железобетонный», по ее словам, кундабуфер.
В течение этой долгой ночи я неоднократно засыпал, непроизвольно норовя сползти с горячего стула, но Кэт твердой рукой усаживала меня обратно. Наконец у нее стали слипаться глаза, и она, вытащив из темной комнаты два матраца, презрительно бросила их мне под ноги. Затем достала из шкафа четыре старых полушубка и пальто бывшего мужа. Дверь в комнату захлопнулась, щелкнул замок. Мы с Джи мгновенно рухнули на матрацы и забылись глубоким сном.
Я проснулся оттого, что почувствовал сильные удары в бок. Это Лизонька, дочь Кэт лет десяти, ожесточенно пинала меня ногами. Я бросил взгляд на будильник: было девять утра. Увидев, что я проснулся, она отпрыгнула и спросила ядовитым писклявым голосом:
– Кто ты такой и кто тебе позволил спать в нашей квартире?
– Твоя мама, – ответил я.
Мой голос, хриплый от водки и ночного мороза, напугал Лизоньку.
– Моя мама никогда такого бродягу не пустила бы в дом, – запинаясь, сказала она и отступила к двери.
Джи еще спал. Я поискал глазами одежду и не нашел ее там, где, как мне казалось, оставил ее. На лице Лизоньки появилась широкая улыбка. Я понял, что вредная девчонка основательно приготовилась к утренней встрече, и, завернувшись в пальто культуриста Коли, стал искать спрятанные вещи. Через десять минут поисков я занервничал – мы опаздывали на погрузку аппаратуры. «Кадарсис» должен был давать концерт в Кронштадте. Лизонька ходила за мной, ехидно посмеиваясь: ей нравилась моя беспомощность.
«Вся в маму», – подумал я мельком. Наконец я нашел одежду, надежно засунутую под ванну в дальний угол.
«Будь моя воля, надрал бы ей уши», – подумал я.
Приведя в порядок помятую одежду, мы с Джи отправились в Ленконцерт. Лизонька, выйдя на лестничную площадку, прокричала вдогонку:
– В следующий раз твои штаны полетят с восьмого этажа!
С чувством ужасной неприязни я покидал квартирку-бис.
– Ты, я вижу, не можешь вынести даже такого маленького градуса, который создает Лизонька, – изумился Джи, заметив мое мрачное лицо. – Во всем виновата твоя гордыня. Ты думал, что являешься важным человеком, а Лизонька показала тебе, кто ты такой.
Я готов был взорваться, но усталость и бег до метро по Благодатной охладили мой пыл. К счастью, мы приехали раньше музыкантов и, обрадованные этим, рухнули в кресла и забылись сладким сном. Я проснулся от резкого крика Петракова:
– Вам что, ночи не хватило? Чего это вы развалились, как господа? А ну, быстро на погрузку!
После ночной проплавки с меня слетела обычная спесь, и я с радостью начал грузить аппаратуру. Киса, увидев меня, повела красивыми черными глазами и сказала:
– Тебя, Касьян, мы не можем взять с собой на концерт, ибо сегодня едем в Кронштадт, закрытое для посторонних место, а на тебя нет пропуска. Тебя на въезде ссадят с автобуса, и ты на тридцатиградусном морозе тут же замерзнешь в чистом поле.
– Ну что, рискнешь? – спросил Джи, испытующе поглядывая на меня.
– И без него обойдемся, – бросил Петраков, – а то еще перед его мамашей будем отвечать.
– Рискну, – ответил я. – В крайнем случае, подберете меня на обратном пути.
Петраков скорчил гримасу, означавшую «сам заварил, сам будешь расхлебывать», и я, забравшись в голубой автобус, с удовольствием устроился рядом с Джи. Автобус тронулся и, выехав через полчаса из города, быстро понесся вперед, подпрыгивая на дорожных ухабах. Джи, погрузившись в себя, слегка прикрыл глаза, и я внезапно ощутил таинственный ветер иных миров. Я вновь почувствовал, что не зря живу на земле, словно осознал скрытый смысл всего бытия. На душе потеплело, и я стал засыпать, хотя мое тело беспрестанно трясло и подкидывало на жестком сиденье.
«Главное – не дать ему стукнуться головой о железную ручку, торчащую впереди», – подумал я и провалился в забытье.
Я очнулся от сильного толчка в бок.
– Эй, просыпайся, сейчас будут проверять, – проворчал Петраков.