Мистическое кольцо символистов

– Помилуйте, уважаемый, среди людей живем! У нас все друг о друге знают. Любовь Дмитриевна сама в «Бродячей собаке» на Блока жаловалась, мне Шершеневич говорил. Оскорбительной ей показалась пьеса «Балаганчик», где вывел Блок ее под маской Коломбины, себя сделал Пьеро, а Белого – злым и жестоким Арлекином. Но только жизнь – великая насмешница. Нет в их истории ни одного коварного Арлекина, зато имеются аж целых два Пьеро.

Он замолчал и, взяв со стола нож для разрезания книг, стал сосредоточенно чистить ногти, выдерживая паузу и подогревая в слушателях интерес.

– Вам Шершеневич, часом, не рассказывал, чем дело кончилось? – не выдержал ротмистр.

– Это я и сам знаю. Все-таки с Белым почти каждый день видимся и хочешь не хочешь, а приходится служить ему жилеткой.

Заметив недоуменный взгляд ротмистра, секретарь отложил импровизированный инструмент для чистки ногтей и пояснил:

– Это я в том смысле говорю, что поплакаться в жилетку Борис Николаевич большой любитель. Так вот. Любовь Дмитриевна пребывала в растерянности – как же так? Собираясь замуж за поэта, она мечтала о любви, о взаимных ласках, хотя Блок и казался несколько холодноват, однако не совсем же равнодушен к ее чарам! При этом Менделеева замечает, с каким вожделением на нее поглядывает друг семьи Бугаев. Любовь Дмитриевна дает слабину – позволяет себе увлечься. Правда, дальше поцелуев и объятий дело не идет. Но это до поры. Во время поездки в Москву супруга Блока решается окончательно и бесповоротно отдаться любовнику и приезжает на Арбат. Смущенный ее напором, Бугаев краснеет, бледнеет, мямлит что-то невнятное – в общем, ведет себя как Пьеро, а вовсе не как Арлекин – и, наконец, выпроваживает подругу вон. И после этого позорно покидает Москву. Но потом опять передумывает, снова вожделеет Менделееву, возвращается и принимается закатывать Блокам истерики и устраивать скандалы. Но это все в прошлом. Теперь у Белого другой роман.

– Другой? И с кем? – опешил внимательно слушавший Шалевич.

– С художницей одной, с Асей Тургеневой.

– Благодарю вас, с этим разобрались, – обращаясь к разговорчивому секретарю, с легким поклоном проговорил Чурилин. И, обернувшись к Шляпнику, уточнил: – Господин Закарихин, а позвольте узнать, когда вы вернулись в редакцию, Борис Николаевич чем занимался?

– Сначала хвастался кольцом, подарком Минцловой. Потом расспрашивал подробности нелепого поступка Амалии. Затем собирал бумаги, готовясь к отъезду.

– Не можете подробно рассказать, о чем вы говорили?

– Как только я вошел, Борис Николаевич бросился ко мне и начал их с Минцловой общего друга Вячеслава Иванова ругать. Говорил, что, ставши в России поэтом, почтенный «профессор» Иванов совсем обалдел, перепутавши жизнь с эпиграфикой, так что история культов от древних Микен до руин Элевзиса, попав из музеев в салон, расцвела в чепуху. Видно, мол, бросилась Иванову в голову кровь, застоявшаяся в семинариях.

– Еще что-то говорил?

– Говорил, что розенкрейцерский путь самопознания восходит к традиции древнегреческих мистерий и связан с элевзинскими и орфическими мистериями и что он не удивляется дошедшим до него слухам, будто бы Анна Рудольфовна нашла подходящий дом, где по ее настоянию согласились ставить эти самые мистерии. И вроде бы Анна Рудольфовна даже обзавелась своею собственной весталкой.

Долли бросило в жар, но никто этого не заметил. Секретарь сосредоточенно чистил ногти, сотрудники сыскного отдела обшаривали стол Белого.

– Кто она такая, эта Анна Рудольфовна? – выдвигая один за другим пустые ящики стола, протянул Чурилин.

– Ну как же, Минцлова, известная теософка. Вся Москва о ней говорит. Вообразила себя второй Блаватской, и даже, знаете, чем-то на нее походит. Раньше с Брюсовым столы вертела – они втроем с Миропольским вызывали духа Агриппы Неттесгеймского, хотели выпытать у покойника сокрытые истины, да маг от них улизнул. Теперь вот Бугаеву голову морочит. Давеча Борис Николаевич говорил, будто бы Минцлова обещала отвезти их с Ивановым во францисканский монастырь в Ассизи и там посвятить в розенкрейцеры. У нее, дескать, в розенкрейцерском ордене имеются крепкие связи. И даже кольцо, которым Белый хвастался, Минцлова не просто так ему подарила. А как пророку ее учения. По этому кольцу Андрея Белого и опознают Учителя.

Закончив осматривать стол поэта, Чурилин приблизился к ротмистру и забрал у него из рук планшет, куда тот старательно заносил все услышанное.

– Ну что ж, если госпожа Коган не отвечает на звонки, придется к ней наведаться. Болеслав Артурович, – забирая вместе с планшетом и вечное перо, взглянул на сотрудника Чурилин, – будьте любезны, спускайтесь вниз к машине, я вас догоню.

– А может, я лучше тут закончу?

– Не беспокойтесь, я справлюсь.

Опечаленный ротмистр с явным сожалением покинул редакцию, оставив начальство в столь интересном месте беседовать с необыкновенно осведомленными людьми.

– Минцлова часто здесь бывает? – проводив глазами подчиненного, перешел к делу сыщик.