Мистификатор, шпионка и тот, кто делал бомбу

Потому-то письмо с Крита, пришедшее в начале апреля 1900 года, стало для Эмиля Жильерона спасением – в этом письме его приглашали спешно помочь на раскопках. Отправителем был английский рантье по имени Артур Эванс[34], с которым Жильерон познакомился в восьмидесятые годы на раскопках в Тиринфе и Микенах. Эмиль знал, что Эванс, сын успешного бумажного фабриканта, получал в английских фунтах щедрую ренту, обеспечивавшую ему в нищих средиземноморских странах практически неисчерпаемое богатство. С тех пор как его жена Маргарет умерла в Алассио от чахотки, он носил только черные галстуки, пользовался писчей бумагой с траурной окантовкой и путешествовал по берегам Средиземного моря как одинокий вдовец, интересующийся археологией.

Эванс был чрезвычайно близорук и фактически ничего не видел на расстоянии вытянутой руки, однако из тщеславия отказывался носить очки. Когда бывал на раскопках, он, не видя почвы под ногами, передвигался ощупью, с помощью трости. Зато вблизи его голубые глаза видели все необычайно зорко, и нередко он замечал детали, ускользавшие от других.

Артур Эванс был человек умный, тонкий и терпеливый. Со времен шлимановских раскопок его снедало желание сделать открытие сходного масштаба и тем придать своей праздной жизни значение, какого она дотоле не имела. После смерти жены он отправился на Крит и южнее столичного города Кандии, на зараженном малярией холме Кефала, где издавна предполагали поселение бронзового века Кносс, всеми правдами и неправдами сумел за шесть лет скупить все овечьи пастбища и оливковые рощи.

А затем, получив наконец все разрешения на раскопки, утром в пятницу 23 марта 1900 года он выехал из города на осле к той таверне, возле которой его ждали несколько сотен женщин и мужчин всех возрастов, и нанял тридцать два человека в качестве землекопов, лопаточников, носильщиков и мойщиц. Потом он снабдил их инструментом для ведения раскопок и промывки и повел в оливковые рощи с твердой целью найти там высокоразвитую древнюю европейскую культуру, сравнимую с культурой фараонов и шумеров.

И Эванс нашел, поскольку совершенно точно знал, что ищет.

После нескольких дней не слишком продуктивных пробных раскопок он отправил рабочих на вершину небольшого холма, поднимавшегося посредине равнины. Там обнаружилось множество доисторических стен, в странном порядке они тянулись то параллельно, то под прямым углом и очень близко, почти вплотную друг к другу на площади нескольких гектаров. Артур Эванс сразу понял, что перед ним: лабиринт царя Миноса, родного сына Зевса и Европы, лабиринт, где Тесей убил пожирающего людей Минотавра и благодаря красному шерстяному клубку царевны Ариадны сумел найти выход. Когда же затем у подножия одной из стен открылась большая чаша для воды, Эванс отождествил ее с ванной Ариадны. А найдя в одном из помещений вытесанное из камня кресло с высокой, вделанной в стену спинкой, Артур Эванс ни на миг не усомнился, что перед ним трон царя Миноса.

Конечно же это были домыслы в чистейшей шлимановской традиции, ведь, если разобраться, трон был просто каменным креслом четырехтысячелетней давности, а водная чаша – просто чашей, да и о стенах, по правде говоря, можно было разве что сказать, что они состояли из грубо обтесанных камней и в совокупности образовывали скопление из тысяч маленьких помещений, которые до того, как четыре тысячи лет назад их разрушило землетрясение, служили неведомому народу для неведомых целей.

Но из земли между стенами рабочие извлекали находки, превосходившие все ожидания: в решетах обнаруживалось множество изысканной керамики, а также украшения и печати тонкой работы, каменные и медные сосуды для воды, филигранные фигурки из слоновой кости, вдобавок сотни глиняных табличек с письменами на неведомом языке, которые Эванс трактовал как первые законодательные тексты на европейской почве. Самым же важным из всех открытий было вот что: стены Кносса сверху донизу покрывала многоцветная фресковая живопись, которой свидетельствовала о себе богатая и оптимистичная культура – Эванс назвал ее минойской.

Отдельные фрагменты расписной штукатурки еще держались на стенах, но сотни и тысячи обломков отвалились и, сияя красками, лежали в земле, откуда рабочие выкапывали их лопатами и отправляли в решета. На одних фрагментах виднелись человеческие руки, ноги и уши или геометрически размещенные линии, розы и папоротники, на других – бычьи рога, павлины и фазаны, обезьяньи хвосты, собаки, оливковые деревья или парусные корабли. Иные обломки были величиной с суповую тарелку, другие – маленькие, с ноготь, и беспорядочно разбросаны повсюду, теперь же, когда эти обломки откопали, ничто не защищало их от воздействия атмосферы, от сапог рабочих или козьих копыт. Чтобы находки не рассыпались пылью, было необходимо спешно укрыть их в безопасном месте, очистить и соединить. А такую задачу – Артур Эванс это знал – мог решить Эмиль Жильерон, и никто другой.