Мистификация

- Я сменила паспорт, я… ты спрятала, - каждое слово дается с трудом, потому что я знаю – она права. Каждое ее слово – правда.

- Ты сама знаешь, как смешно это звучит. Кто ищет – тот всегда найдет. Прошло больше полугода. Ты не нужна этому мужчине. Ты никому не нужна, кроме меня. Со временем все наладится, со временем мы устроим твою жизнь.

- Мы?

- Да. Мы. Ты и я. Ты мне, как дочь. Я позабочусь о тебе и малыше.

Тяжело дыша, я отвернулась от нее к окну, глядя, как кружат за ним хлопья снега и как замораживается моя глупая радость, превращаясь в ледяную глыбу, которая опять давит к земле грузом безысходности. Только внутри нее маленькое углубление со свернувшимся ростком подснежника – он жив. Андрей жив. Наверное, теперь смогу дальше жить и я. И не смогла… думала о нем каждый день и каждую ночь, пеленая нашего сына, заглядывая в темные глаза с длинными ресничками и зная, что они будут такими же насыщенно-карими, как и у его отца. Иногда я мечтала, что в один прекрасный день Андрей все же найдет меня и заберет отсюда… а потом рыдала в подушку сдавленно и очень тихо, чтобы не разбудить маленького Саву и внуков Баширы, которые спали в соседней комнате. Не приедет. Никогда он за мной не приедет. Права была она, захотел бы – нашел бы уже давно. Значит, все было спектаклем. Тщательно спланированной мистификацией, где меня уже в расчет не брали. После моих слов это и не удивительно… но ведь он должен был услышать мое сообщение? Или отказался от меня?

С каждым днем я все больше и больше понимала, что Башира права – Андрей выбросил меня из своей жизни и даже не пытался найти. Теперь я каждую неделю ездила в другой город, чтобы зайти в интернет-кафе и посмотреть новости, увидеть его хотя бы так, хотя бы просто фотографии и пару слов о нем.

Я маниакально выискивала хотя бы несколько фраз, хотя бы строчку о нем, о его семье, о предстоящих выборах. Он все же стал кандидатом в депутаты. Я в этом даже не сомневалась. Все чаще мелькал на всевозможных благотворительных вечерах, съездах и собраниях. Все больше интервью, сюжетов в новостях, красивых правильных слов и сдержанных улыбок… Я жадно пожирала каждый абзац, просматривала десятки раз каждое видео, а потом закрывалась в туалете и рыдала в грязной кабинке, закрывая рот руками. Потому что было невыносимо осознавать, что он настолько чужой. Что живет там своей жизнью, наслаждается ею, заводит себе любовниц, участвует в конференциях, делает фотосессии с дочерью и избирателями… а я… а я умерла на том кладбище, где похоронили кого-то вместо него. Умерла там, стреляя в своего отца, разрушая свою жизнь и жизнь нашего сына. Я ведь никто. Меня нет. Я какая-то неизвестная женщина с чужим паспортом, с ребенком, записанным на чужую фамилию. Если Башира откажется мне помогать, я не смогу и дня прожить на улице. А он там со своими… очередными Настями. Я видела их с ним на глянцевых обложках, в статьях. В кадрах новостей. И ни одного упоминания о покушении. Словно не было его… словно это и правда было мистификацией или каким-то адским кошмаром, в который меня заставили поверить вместе с моим отцом. Про отца я ничего не знала и знать не хотела. Мне было страшно увидеть его лицо даже на фото. Как какое-то чудовище, от одного вида которого начинается паника. Еще большую панику в меня вселяла сама Башира, постоянно напоминая, что меня все еще ищут и что стоит мне засветиться – нас всех убьют здесь.

В одну из таких поездок в соседний город я и зашла в то самое кафе… где теперь пою каждый вечер. Увидела вывеску на заляпанном окне и бордовой велюровой шторкой, что требуется певица с музыкальным образованием.

На работу принимал владелец забегаловки, пожилой пузатый еврей, лысоватый, низенького роста, с говорящей фамилией и таким же говорящим именем – Вениамин Иосифович Фельдман. Просто Беня. Потом я узнаю, что в этом маленьком городке он далеко не последний человек. Везде есть свои царьки. Здесь царьком местного разлива был Беня.

Он отвесил мне кучу липких комплиментов с пошлыми намеками, видимо, сомневаясь в моих способностях к вокалу и предлагая работать официанткой. Сама не знаю, как в первый раз набралась смелости и вышла на своеобразную маленькую сцену с микрофоном и одним единственным красным прожектором, светящим на высокий барный стул, но Беня хлопал громче всех и даже заплатил за первый же вечер.