Мистификация

— Нет, это будет очень подозрительно, если машинка пропадет, а вскоре появится рукопись, напечатанная на ней. Хотя ты и в музее свой человек, как я понимаю, у тебя нет возможности незаметно печатать на машинке?

Долматов отрицательно покачал головой.

— Тогда остается только подменить ее. Мы находим точно такую же, меняем их местами, а потом, когда рукопись будет готова, проделываем обратную операцию. Кстати, какая у него машинка?

— «Ундервуд-стандарт».

— Это с широкой кареткой? Редкая вещь. Но ничего, надо будет — найдем. Да и обязательно надо изучить манеру Стогова печатать — там, например, абзацный отступ, перенос слов и тому подобное.

— В музее имеются фотокопии почти всех рукописей Стогова, — ответил Долматов.

На этом мы с ним и расстались, и мне и в голову не приходило, что этот разговор может иметь какие-либо последствия.

Однако примерно через год Долматов позвонил и сказал, что роман готов и мое дело теперь — организовать подмену машинок. Он явно мстил мне за то, что я в его присутствии часто хвастался своими деловыми качествами. Еще он сказал, что присмотрел в антикварном магазине подходящий «Ундервуд» — «дороговато, правда, но для тебя пустяки». После этого мне не осталось ничего другого, как рассмеяться и сказать:

— Но печатать, надеюсь, будешь ты.

Хотя, откровенно признаюсь, было желание послать его подальше.

Примерно через неделю после этого разговора мы с Долматовым сидели во взятом напрокат автомобиле у того подъезда, где находилась музей-квартира Стогова, и нервно курили. Была белая петербургская ночь, и улица, к сожалению, хорошо просматривалась с обеих сторон. Но сейчас она была абсолютно пустынна — видны были лишь несколько припаркованных машин. На заднем сиденье у нас стоял «Ундервуд», оказавшийся, к несчастью, почти неподъемным; а в кармане у меня находилась внушительная пачка долларов — на тот случай, если попадемся. Пока мы еще не делали ничего противозаконного и никак не могли заставить себя перейти эту грань. Потом все-таки собрались, быстро вышли из машины, я взял в руки «Ундервуд», — никогда бы не подумал, что печатная машинка может столько весить, — и вошли в темную парадную. На втором этаже, где была нужная нам дверь, тоже было темно, лишь запыленные окна лестницы пропускали немного света. Долматов, накануне испортив сигнализацию, достал дубликат ключа и открыл замок. Мы вошли в абсолютную темноту. У нас не было с собой даже фонаря, так как мы боялись, что свет могут увидеть с улицы, да и Долматов, бывавший здесь почти каждый день, отлично ориентировался в музее. Чего, конечно же, не скажешь про меня — я попытался следовать за Долматовым, но постоянно на что-то натыкался. Воображению рисовались невидимые стулья и столы. Когда же эти невидимые предметы вокруг меня начали падать, Долматов сказал, чтобы я не двигался, взял у меня из рук «Ундервуд» и исчез. Я слышал лишь, как он чертыхается, потом что-то упало, и наконец он отдал мне точно такую же по весу машинку. Через минуту после этого мы были уже внизу. Долматов вышел из парадной первым, осмотрелся, потом подал знак, что все в порядке, и уже через мгновение мы, счастливые, мчались по ночным питерским улицам, и единственным, что отравляло нашу радость, было сознание того, что нам предстоит проделать все это еще раз.

На следующий день Долматов пришел к самому открытию музея и первым прошел по залам, торопливо уничтожая следы нашего ночного вторжения.

Примерно месяца через полтора Долматов позвонил мне в Стокгольм и сказал, что рукопись готова и пришло время менять машинки местами. Я попытался отказаться, но Долматов сказал, что он один не справится, а посвящать еще кого-нибудь в это дело опасно. Мне пришлось согласиться, так как действительно для успеха нашего предприятия был необходим возможный минимум участников. К тому же мне приходилось поддерживать репутацию делового человека особенно перед Долматовым, посвятившим всю свою жизнь словам. Еще Долматов сказал, что сигнализацию пока не починили, но нам необходимо торопиться, так как в ближайшее время собираются ставить новую, более совершенную систему. Мне пришлось бросить все свои дела и вылететь в Петербург. На этот раз всю операцию мы провели более быстро и четко и вообще чувствовали себя гораздо увереннее, — очевидно, начал сказываться определенный воровской опыт. Помню, что на прощание я сказал Долматову:

— Уверен, что теперь твоя монография станет бестселлером.

А через несколько месяцев я узнал из газет, что в библиотеке Академии наук была обнаружена неизвестная ранее рукопись, бесспорно принадлежащая перу Виктора Стогова и не числившаяся ни в одном из каталогов.