Мистификация

Каждую целовала, а он смеялся, и во взгляде столько нежности, сколько я за всю свою жизнь не чувствовала… О губах его думать мягких, горячих, таких чувственных и терпких на вкус. Как проводит ими, не целуя, вдоль шеи, и у меня по коже мурашки бегают, а он их кончиком языка слизывает и обжигает затылок. Щекотно и в то же время так эротично, что у меня дыхание сбивается и глаза закатываются. Думать о руках, которые на теле следы невидимые оставили и не смыть ничем, не стереть. Руках, которые дарили такое безумное наслаждение, что, казалось, я умираю. Иногда резкие, грубые, властные, а иногда осторожные, уверенно-нежные, доводящие до сумасшествия каждым прикосновением к ноющим соскам, или между ног, где даже от воспоминаний все начинает пульсировать и дрожать, наполняясь влагой. Думать о волосах его жестких, какие они под моими пальцами, как сжимаю их и тяну к себе, чтоб в губы впиться голодными поцелуями, а он отстраняется, не дает целовать, злит, играется, то слегка касаясь губ, то отстраняясь, а потом набрасывается голодным зверем, заводя мои руки за спину и отбирая весь контроль себе. Я наши последний вечер и ночь в голове прокручивала постоянно. Каждое его слово перебирала, каждый взгляд, и думала о том, что было бы, если бы не сбежала, если бы не взяла сотовый у Карины и не позвонила отцу. И иногда мне до безумного отчаяния казалось, что я могла быть счастлива. Просыпаться каждое утро в его объятиях или сонно отвечать на поцелуи, когда уезжает по делам и оставляет одну в еще неостывшей постели, а потом приезжает средь бела дня, врывается в дом, в мою комнату, в меня. Голодный, истосковавшийся, дикий, и обратно на целый день в свой графский мир со своими законами, которые я не понимала и никогда, наверное, не пойму. Или велит охране сопроводить меня в город, в его офис, чтобы просто закрыть кабинет на ключ и взять прямо у двери, а потом отправить обратно и строгим тоном велеть не есть мороженое, потому что вечером он хочет, чтобы я для него спела… Боже, зачем мне все эти концерты, публика, слава, если мне нужен только один зритель? Один единственный, и пусть даже не аплодирует, а скептически вздернет бровь и усмехается уголком рта, и я чувствую себя полной бездарью… но ЕГО бездарью.

"— А помнишь, как мы в самолете в "правда или действие" играли?

— Конечно помню. Кто еще посмел бы меня андроидом окрестить?

— А давай опять сыграем… — и, не дожидаясь ответа, сразу продолжила — правда или действие?

— Правда, Александра…

— Ну что же, начнем с простого. Какой твой любимый цвет?

— Черный.

— Все же черный? Даже теперь?

— Да. Но зато теперь я начал замечать и другие. Моя очередь:

правда или действие?

— Действие.

— Спой мне… спой свою самую любимую песню. Прямо сейчас…

— Ой… Андрей… Может, в другой раз?

— Игра есть игра. Ты же певица, Александра. Выступаешь перед многотысячной публикой. Так в чем же дело?

— Да… ты прав. Конечно, я спою…

Я была в твоем времени наверно временно

Я была в твоем имени цветом инея

Билась жизни каждый миг для тебя

Билась в каждый миг у тебя где-то в сердце

Ты мой город из песка, моря и облака

Ты мой лучший день и снег, корабли и свет

Ты мой… лучшая любовь для тебя

Безупречна боль без тебя… где-то в сердце

Ты вся моя любви история, судьбы история

История меня ты

Вся моя печаль… и светел миг… история без края и конца

Ты…*1

— Никаких временно, Александра. Даже не думай об этом… — Это… это же всего лишь песня… — Мы напишем другую.

— Мы?

— Да, именно мы…"

Но не написали, и никогда не напишем. Теперь у каждого свои ноты. В ту последнюю ночь я прощалась с ним, сама не давала спать, жадно тянулась к губам, порочно соблазняла снова и снова, чтобы насытиться хотя бы немного. Наивная… это же как наркотик. Чем больше доза, тем сильнее тянет и тем мощнее должна быть следующая, потому что кайф будет уже не тем.

"— Моя ненасытная девочка. Такая горячая, такая чувственная. Что же ты делаешь со мной?"…

Люблю… Люблю тебя. Просто люблю тебя так сильно и невыносимо, что мне хочется умереть. У меня жизнь на той последней ноте закончилась. Я больше дышать не умею, я пою не так, двигаюсь иначе, спать не могу без тебя. Ты обещал найти и вернуть снова… Что ж ты больше не ищешь? И понимаю, что говорить можно что угодно… Это я люблю его, а он… Я не верила, что Воронов умеет любить. Может быть, когда-то умел. Давно. Свою несостоявшуюся жену. Мать Карины. А я… я та самая радуга быстротечная, и такая зыбкая. На доли секунд появилась на его небосклоне и исчезла. Он вспоминает обо мне? Хотя бы иногда?