Мистификация

Около месяца прошло. Первые недели отец охранял, не выпускал никуда. Я в это время с ума сходила и запиралась в своей спальне, ссылаясь на депрессию. У меня она и была. Затяжная. Нервы вытягивающая, как струны. Тянешь, тянешь, а порвать не можешь, только пальцы до мяса. Иногда не выдерживала и Андрею звонила со скрытого номера.

Дрожащими пальцами, так медленно, так долго, пока, наконец, не решалась надавить на кнопку вызова. "Алло" услышу — и несколько секунд нирваны с горячими волнами счастья по телу, обжигающе горячими, и потом в лед, да так, что больно невыносимо. Все саднит, ломается от обморожения.

Отключаюсь и рыдаю в подушку, кусая губы. Саид тогда отцу сказал, что надо позволить мне снова на сцену выйти, что это встряхнет меня, вернет к прежней жизни, поможет все забыть. Нельзя взаперти держать. Не понимал, что мне все равно. Я и так заперта. Внутри себя. Под тысячью замками. В темноте.

Без оттенков и цветов. ОН любил черный, а я его ненавидела. Мне в нем страшно стало, так жутко, что выть хотелось и волосы на себе рвать.

Ведь моя радуга исчезла задолго до того, как я приняла решение сбежать. Она вдруг просто растворилась в осознании всего происходящего. В утопичности наших отношений. Я маниакально следила за жизнью Андрея в СМИ. Искала статьи, заметки, фотографии и тихо скулила в подушку, чтоб никто не услышал. Особенно когда рядом с ним очередную женщину видела. Так быстро. Слишком быстро после того, как сбежала. Они появились снова. А может, они и тогда были. Все эти его сучки с глазами преданными, собачьими, раболепными и открытыми ртами в унизительном желании ловить каждое его слово. Насти. Бесконечные и безликие. Одинаковые Насти.

Я хлопала крышкой ноутбука и шла к зеркалу наносить грим. Яркий, вызывающий, наглый. Такой, чтобы все под ним спрятать, закрасить, заштриховать. Кукла чтоб оттуда смотрела. Размалеванная, ненастоящая маска.

И на сцену. Орать, бесноваться. Пусть все думают, что мне хорошо. И он пусть думает. Пусть видит мои снимки в газетах и интернете. Пусть знает, что я забыла и живу дальше. Радуюсь жизни и тому, что избавилась от него. Дура. На хрен ему о тебе думать? Кто ты вообще такая?

Это ты о нем думаешь. Живешь им. Не будь у тебя воспоминаний, сдохла бы давно в темноте своей. Но я в жалкой надежде на каждом концерте его глазами искала. Каждый раз. Ждала, что найдет. Не позволит вот так уйти, вернет обратно, похитит. Ведь это же Граф. Он может… Он все может, если захочет. Такой сильный, властный… такой. А потом лезвием по нервам: "А зачем ты ему нужна? Он таких, как ты, пачками может иметь. Только пальчиком помани. Толпа соберется". В один из вечеров отец очень рано приехал вместе с дядей. Спорили долго, я их голоса у себя наверху слышала, а потом он фамилию Андрея сказал, и я рывком на кровати села. Сама не поняла, как к кабинету подкралась и за дверью притаилась, жадно прислушиваясь к тому, о чем говорят.

— Не вороши осиное гнездо, Ахмед. Не наступай на больную мозоль. Что сделано, то сделано. Сколько лет прошло, зачем Ворону напоминать о том, что с дочерью его сделал?

— Чтоб скрутило его, ублюдка. Мразь такую. Чтоб не ставил мне палки в колеса. Он меня из столицы выжить хочет, весь кислород перекрывает, сука. А я что, как лох молчать буду?

Наших за городом перестреляли. Думаешь, это не его рук дело? Пусть посмотрят, как его дочь во все дыры моя братва имеет. Пусть поплачет кровавыми слезами, когда каждая собака будет знать, что Вороновскую сучку мои парни трахали, а он проглотил и сделать ничего не смог.

— Смотри, брат, ответку получишь.

— А похрен. Что он мне уже сделает? Я с Лексы глаз не спускаю, а на остальных плевать хотел. У меня это видео одно из самых любимых. Смотрю и дрочу. Эксклюзивчик. Один экземпляр. Для себя сохранил. Придется со всем миром поделиться. Но я добрый…

Меня тогда дико тошнило, меня рвало в туалете и выворачивало наизнанку от того, что услышала. На следующий день проникла в кабинет отца и уничтожила на нем все файлы. Стерла всю систему. Нет больше эксклюзивчика. И снова от мыслей… от слов его выворачивает.