Мистика московских кладбищ

Погода сегодня в Москве хуже не бывает: холодно, дождь. Можно, конечно, объяснить сегодняшнее малолюдье в Академии Наук капризами московского лета. Но, помнится, когда умер Сахаров, и прощание с ним проходило во Дворце молодежи на Комсомольском проспекте, была зима, и стоял довольно крепкий морозец, но очередь к Сахарову петляла по всем Хамовникам, и чтобы увидеть этого деятеля в гробу, нужно было отстоять часа два-три. Нисколько не преувеличиваю, потому что сам тогда отстоял. Дело не в погоде. Просто Сахаров умер в эпоху массового митингового психоза, охватившего всю страну. Тогда народ сбивался в кучи по любому поводу: выступает на Арбате какой-то безвестный говорун — тут же собирается толпа послушать его. Но это была естественная жажда людей напитаться тем, что многие годы было совершено невозможным. Теперь же любое политизированное собрание почитается чем-то пошлым и потому постыдным — занятием маргиналов. Теперь большинство исповедует такую приблизительно мораль: я вне ваших митингов, вне ваших собраний, я выше всех этих пережитков. Прощание же с Солженицыным, безусловно, именно политизированное собрание. Присутствие генсека это подтверждает. Солженицын в равной мере, как и художник, — политический публицист, политолог.

6 августа:

Не собирался попасть хотя бы на панихиды к Солженицыну, но оказался не только там, а еще и на самих похоронах. Узнали с отцом, что хоронить его будут у нас под окнами — в Донском, — и решили сходить полюбопытствовать, раз уж так близко…

Еще не дойдя до монастырских ворот, встречаю знакомых — Бондаренку с Бородиным. Раскланялись с Бондаренкой. Отец чуть отстал от меня, потом рассказывает: Бородин спрашивает: это кто? Бондаренко ответил: Рябинин. Бородин не помнит своих авторов и лауреатов.

В самом монастыре народу не так много. Когда перезахоранивали Шмелева, кажется, в 2000 году, людей было куда больше. Но тогда там присутствовал святейший. А наши православные старушки всегда как-то узнают, где именно будет служить патриарх, и идут на него, как фанаты на поп-звезду, со всей Москвы сотнями и тысячами. Но что особенно бросилось в глаза — на похороны Солженицына не пришли наши либералы-тираноборцы. Ведь как принято считать, Солженицын был знаменем всей этой вечно диссидентствующей публики. Но, оказывается, они не числят его в своей стае. Они хоронят иногда каких-то своих пигмеев и являются всей чертой оседлости. А сегодня на похоронах знамени, символа, или, как раньше они же его называли, совести эпохи — ни души! Впрочем, была Ахмадуллина с мужем. Вот и все, кто представлял ту сторону. Справедливости ради нужно заметить, что и противоположная — патриотическая — сторона была представлена не густо. Вроде были какие-то знакомые лица по «Комсомольскому — тринадцать», но даже фамилий их не назову… Такие же литературные величины, о которых надо спрашивать: это кто?

В Большом соборе только что окончилось отпевание. Гроб вынесли солдаты. За гробом родственники. За ними новый президент Медведев. В окружении дюжих телохранителей он кажется совсем тщедушным, прямо-таки дитем, школьником. Получилось так, что нас с отцом толпа вынесла аккурат к самому президенту. И от паперти собора до могилы — метров 20–30 — мы шли на таком расстоянии от Медведева, что до него можно было дотянуться рукой. Он старался ни на кого не смотреть и шествовал, опустив глаза.

Нам с отцом выпало встать в самом удобном месте: за оградой могилы Ключевского. Прямо напротив нас стояла Наталья Дмитриевна с сыновьями и внуками, слева от нее президент с охраной, а перед ними, то есть, получается, между ними и нами, гроб с телом покойного. Поэтому рассмотрели мы все в мельчайших подробностях.

Пока духовенство отправляло какие-то последние детали погребального обряда, Наталья Дмитриевна наклонилась к внуку — пятилетнему где-то мальчику в ладном костюмчике — и что-то ему шепнула на ушко. Мальчик немедленно заплакал и стал растирать глаза кулачком. Скорее всего, Наталья Дмитриевна велела ему именно начать плакать. Потому что нельзя в эту минуту внуку покойного не плакать. Кругом же фото- и видеокамеры. В истории похороны должны остаться с плачущим внуком — маленьким, переживающим потерю любимого дедушки, Солженицыным. Мне почему-то вспомнилась кинохроника похорон Кеннеди. Тогда Жаклин так же наклонилась и сказала что-то малютке-сыну, и тот вдруг приложил ладошку к голове, отдавая честь убитому президенту и отцу. Этот исторический жест Кеннеди-младшего теперь прокручивают по телевиденью в любом случае, когда только заходит речь о трагически погибшем американском президенте. Не будут ли со временем точно так же прокручиваться кадры с плачущим у могилы Солженицына внуком в любой передаче, в любом фильме о писателе?