Мистика

-   А-а-а…!  - выгнуло меня под ним дугой  и затрясло от сладких конвульсий.  Он  замер на миг, вглядываясь в мое лицо и прислушиваясь…, и отпустил себя,  совсем перестав сдерживаться.  Двигался быстро и резко, потом замер на миг,  вздрогнул, пробормотав что-то, и опустился на меня всей своей тяжестью.  Так быстро все случилось, так быстро…, а мне нужно  успеть:

-  У нас с тобой родится сын, ты знаешь?  Как мы назовем его, Ваня? – тормошила я его.

-  Аленка… - улыбался он, скатываясь с меня и все равно не отпуская, крепко прижимая к себе.  Ответил со смешком: -  Пускай была бы  дочка – Анечка, сыновья у меня уже есть – двое.

-  Семья… - протянула я.

-  Дети – да, - помолчал и объяснил: -  А жена мне – ты.  Старшего уже забрали на фронт… -  разжал он руки, отпуская меня и отстраняясь.  Поднялся с лавки,  медленно и ласково провел ладонью по моей щеке, и  отвернулся, засобирался: - Пора, родная, завтра трудный день.

-  Не хочу, чтобы ты уходил… - простонала я, обхватив свои плечи руками, и вздрагивая от нервного озноба.  Сказать?  Не сказать?

-  Нужно  добить их – самому нужно, а то и  малого  заберут.  Я вернусь,  обязательно вернусь – обещаю, - быстро говорил он, одеваясь: - Другие чуяли свою смерть - было, а я знаю, что не прощаюсь с тобой, вот знаю  и все – тоже чую.  И ты  знай…

-  А я и знаю, - притянула я его к себе  и прижала его ладонь к своему животу: -  Знаю и чую, что здесь уже есть твоя дочка, Ваня, твоя… дочка…

   Десятая женщина, обещанная ему – вспыхнуло в мозгу… десятая и последняя.   Но…

-  Ваня!  Что с липой?  Я… ты любишь липу, Ваня? – с надеждой вцепилась я в него.

-  Какую Липу?   Что ты… дерево?  Смешная… - быстро целовал он мое лицо, обхватив его ладонями, -  ненавижу липу.  Когда  на фронт уходил, дышать на вокзале было нечем, задыхался, худо стало… до боли сердечной.  Нет, липу я не люблю.  Оденься, проводи меня.   Фонарик с собой возьми… не упала бы.

-  Сам посвети,  заберешь его себе, - быстро накинула я на голое тело сарафан и опять прилипла к нему, обвивая руками.

-  Алена, утром спрячьтесь с бабкой в погреб – мало ли?  Могут быть перелеты с той стороны.  Хочу быть спокоен за тебя.

-  Спрячемся, не переживай.  Ваня, ост…   поклянись, что вернешься! – вцепилась я пальцами  в его щеки, заставляя смотреть  в глаза: - Я буду  ждать,  мы с Аней будем ждать тебя, слышишь?  Всю свою жизнь.  Поэтому возвращайся.

-  Клянусь, - серьезно ответил он, и тихо шепнул, наклоняясь ко мне: -  Мне уже пора.  Давно.

-  Руки!  Я сейчас смажу раны на пальцах, - решительно взялась  я за  склянку, но он крепко обхватил мои плечи, увлекая на выход.

-  Скользить будут  по рычагам, не нужно.

-  Нужно!  Тогда возьми  с собой.  Будешь лечиться и меня вспоминать, –  сунула я  ему в карман  склянку с лекарством, - осторожно, не разбей только – тут стекло.

-  Ладно, если так… жена.  Характерная ты у меня и  такая… до боли в глазах, - прижал к себе с силой, - как мне так повезло?

-  И тебя лучше нет для меня, Ванечка, - давилась я слезами.

   Мы вышли в темноту, он подсвечивал дорогу фонариком.  Шли к дому.   На каждой моей ноге, по ощущениям, висели гири.  На языке – нет, и я спешила рассказать ему все, что чувствовала – как сильно люблю его, как горжусь им, как будет любить его дочка, как мы потом все вместе…  в своем доме и какая еда… а что он любит?  Я научусь и буду…  а во сколько завтра?  Нет-нет, не говори – нельзя, я же понимаю - военная тайна.

-  Рано утром… лучше  еще ночью спуститесь в погреб, спрячьтесь, моя хорошая… - притиснул он меня к стене дома возле танка, собирая ладонью подол сарафана и задирая его почти до пояса,  прижимаясь напряженным телом.

-  Ох, ведьма… вернусь – неделю не слезу, - отстранился, опять крепко, до боли поцеловав меня в губы, и  вскочил на броню, оглянувшись на миг:

-   Село Длинное, а фамилия твоя - Соловьева?

-   Да, -  смогла прошептать  я.

-   Мы пойдем вперед, скоро не жди.  Но потом обязательно найду тебя, напишу.

-   Ты только вернись, - прошептала я, отступая в сторону, и мелко крестя его, чего не делала еще никогда.  А он нырнул в люк, скрываясь с глаз.  Взревел мотор, танк лязгнул гусеницами, дернулся, поплыл мимо меня пропыленный трак и скрылся в ночи… истаял.   Стало так тихо, будто я вдруг оглохла.  Постояв минуту,  пошла к лавочке.  Опустилась на нее и затихла, уронив голову на руки, сложенные на столе.  Все…

   Голос Антона Ивановича выдернул меня из непонятного состояния полусна-полубреда:

-  Алена…   Можно, я присяду рядом?

-  От меня спермой пахнет, -  извинилась я, ощущая липкую влагу на бедрах и ее запах.

-  Дело житейское, - деловито отозвался полковник, - куда  в нашем деле без нее?  Как вы?

-  Нормально, - слабо улыбнулась я, - давайте потом об этом?

   Сзади скрипнула дверь и Голубев спросил:

-   И что это было?

-   Мы уже разобрались. Ложитесь спасть, Саша, - оглянулся на него полковник, -   я  тоже сейчас упаду и вырублюсь. Пойдемте, Алена, провожу вас до двери.  А когда свет дадут?

-  А вот, - кивнула я на вспыхнувшее электричество.