Мистика

   На речку мы  не пошли – наша старушка, выпив рюмочку вина за праздничным столом, проспала до  самого вечера.  Беседовать в саду, когда в наступающей вечерней тишине разговор разносится особенно звучно, не хотелось.  Не хотелось, чтобы услышали любопытные соседи, и чтобы родители подумали, что таимся от них, умолкая.   Когда бабаня проснулась, я подхватила поднос с  едой для нее, и мы с братом  пошли к ней.  Поднимались по светлым  дубовым  ступеням, удобным и эргономичным, вдыхали теплый  дух деревянного дома.

-  Коль, пора ее вниз селить.  Понятно, раньше – чтобы двигалась, а сейчас когда вышла бы в сад сама, посидела…

-  Ей только недавно так стало, и посевная была.  Давай мы с тобой и займемся, старики никогда не соберутся.

-  Ну что, Прасковья Гавриловна?  Готова ужинать?  Разговор есть, бабань, - поумерила я браваду под ее взглядом.  Она напряженно щурилась под очками и дело было не в диоптриях.  Пока еще она видела – размыто и нечетко, но видела.

-  Да я  так и поняла, - присела она на уже застеленной кровати.

    Я рассказала…  Как и ожидалось, Колька вскочил, забегал и  пообещал с корнем оторвать  яйца всем бессовестным мразям, а непроходимым дурам прочистить мозги ершиком… и еще много всякого.  Мы  терпеливо наблюдали, как, размахивая руками,  он мечется по комнате с выражением бессильной муки на лице.

-  Закатаю на зону или сам прикопаю в тенечке, –  выдохшись, завершил он гневную тираду.

-  И кого же это? –  невинно поинтересовалась Прасковья Гавриловна.

-  Бабаня, молчи!  Ты не знаешь… все эти поисковики, ролевики, остолопы с деньгами и всякая  мразь без краев…  Народ понятие потерял – что можно, а за что убивать надо.  Тебя развели, как… как…

-  Коля, остынь, - поняла я, наконец, природу его злости, - все не так.  Я  вам только вкратце... а сейчас разъясняю подробно – там был настоящий танк, того еще времени –  легкий Т-60.

-  Я!  Я в них ни … не разбираюсь! – взвился опять брат.

-  Коля, да сядь ты уже! Просто сядь и выслушай.  Я тоже не разбиралась.  У  Т-60 корпус особой формы – будто зализанный.  Я пересмотрела кучу снимков и узнала его по этому, слитому назад корпусу… башня крохотная – выпуск сорок четвертого. Их использовали в разведке и как тягачи для пушек самого большого калибра.  Ну, это не так важно…  Ваня - это не розыгрыш, у него ожоги.  Мы с ним… я в бане его мыла – он горел в танке и весь левый бок, предплечье у него в ожоговых шрамах – свежих, не таких давних.  И след от сквозного пулевого ранения в грудь.  Он самый настоящий, и  Мария Львовна никого не обманывала, ни в каком  розыгрыше не участвовала.

-  И поисковики – хорошие люди, - поддержала меня бабаня, - на том месте, где поставили новое зернохранилище, раньше жила  Прониха – вы ее не помните, наверное.  Еще двадцать лет назад нашли где-то на Украине косточки ее жениха, она съездила за ними, привезла сюда и похоронила, а через месяц и сама рядом легла.  Замужем  не была, и никого у нее не было – так девкой и прожила.  Не то, чтобы ждала  всю жизнь…,  давно стало ясно, что в живых его нет.  Просто никого другого не хотела. Так что поисковиков не хай, - спокойно подытожила она.

-  Так немыслимо же! - отвернулся брат к окну, подошел и стал возле него: - Что ты тогда  хотела в Боковской?  Взглянуть на его внуков, сходить на могилку жены, которая ждала его с войны?

-  Коля… заткнись, а то я сейчас соберусь и уеду.  У меня больше нет никого, кроме вас – но я и сама все выясню и узнаю.  Даже если она ждала, то он  не знал об этом, сказал – отреклась и я ему верю.

-  Та…!

-  Та да – голодный до секса мужик просто врет, как сивый мерин, чтоб ему дали.  А я так вообще – шла просто выдоить его, прости меня, бабаня, за такую правду.  Кто из нас виноватее?  Ты мне сейчас батю напоминаешь, ну – один в один.

-  А чего ты тогда за ним сейчас…?

-  А это уже потом случилось,  Коля, -  не стала я объяснять. Не делиться же с ним самым сокровенным?  Не понимает – и не нужно.  Мужики, они вообще – толстокожие и твердолобые. А  женщина меня поймет.

-  Бабаня, у него руки черные от въевшегося мазута, а пучки на пальцах ороговели и потрескались - помороженные, когда они под обстрелом чинили сорванный трак.  С зимы не заживало, и  я думаю, что только из-за этой химии – мазута, и не пошло заражение. А может, он спиртом промывал.  Им же там положены были фронтовые сто грамм?  Или это сказки?  Мне покоя нет… если это так, то спирт же еще сильнее сушит?  Я должна была полечить… - спрятала я лицо в ладонях, передохнула, собралась и продолжила сдавленным голосом: - Мария Львовна мазь сделала из подорожника и медвежьего жира, с севера ей  привезли, она ждала и готовилась, а я…

-  А ты душу ему полечила, - не обращая внимания на тихий хмык Кольки, отозвалась бабаня. Я представляла себе его комментарии…  А  она поинтересовалась: -  А  дальше-то? Если это чистая правда?  Ну, зацветет на тот год липа, а потом?  Может, привезти туда женщину и подождать рядом?