- У него есть отец – Дружанин Иван Георгиевич, - отвернулась я к окну. Смалодушничала. Смотреть на него было…
- Я не знаю его, - констатировал Олег, - это хорошо. Мне… Иван? Ваня? Это его ты звала в лесу? Я помешал вам тогда? А чего же ты так орала? – горько улыбнулся он и замолчал на какое-то время. Я не смотрела на него, боясь расплакаться. Это все гормоны. Нет другого объяснения.
- Хорошо, Аля, я не буду больше унижаться, как ты говорила… Наверное, ты не сможешь простить, а просто жалости от тебя – как с рубашками, мне не нужно. Квартиру уберут, я вывезу свои вещи. Квартира твоя, мне не нужны такие площади, а тебе, ребенку и этому Ване… У него есть свое жилье?
Почему-то мелькнуло в уме, проплыло мутной картинкой - место на кладбище под обелиском и бронзовый солдат…, яма потом пустая – пока пустая? Я даже закрутила головой, прогоняя страшные образы.
- Не нужно, Олег, пока не нужно. Я даже не знаю – останусь жить в этом городе или уеду домой? В декрет точно уеду к родителям, даже придумала уже, с кем оставлю Ирку. Помнишь того рыжего? Спокойный мужик, очень порядочный, семейный. Надежный и грамотный. А ты, пожалуйста, не жди меня, Олежка. И не мучься ты… считай, что я простила уже…
- Плохой знак… - потер он пальцами висок.
- Плохой, да… я пойду. Не помогай, сумка легкая. Я пока не хочу снимать квартиру, поживу у Ирки и Анжика, она настояла. Но там тесновато – не хочу захламлять еще и своими тряпками хату. Когда что-нибудь понадобится, я предупрежу тебя заранее, чтобы не получилось вот так…
- Аля…
- Ну, когда-нибудь это будет уже не клининг, Олег. Ты молодой мужик. Мне еще больно это – только что поняла, но я не смогу, извини. И собакой на сене быть не хочу. Те слова про унижение… тебя задело. Не было желания оскорбить – только поставить точку. Так что с разводом?
- Мы с тобой уже договорились – потом, - вскинул он голову, - сейчас мне нужна трезвая голова. Дай мне, пожалуйста, это время, Аля.
Уходя от дома, с мрачной иронией думала о том, что превратилась в настоящую тряпку – сентиментальную, мнительную и плаксивую. К черту такие гормоны! Нужно приходить в себя. Откуда этот идиотский порыв – гладить ему рубашки? Зачем?!
Я растерялась и струсила, просто струсила – из-за Ирки. Она втрескалась в Кольку, совершенно не зная его. И не то, чтобы мой брат был каким-то монстром… Но это любовь совершенно вслепую, наобум, в белый свет! Она не знает, что у Кольки взрывной характер, что он не ест то, что любит она и Анжик, а я вот знаю это. Разве что пирожки? Но дело даже не в этом – не в мелочах. Все неправильно просто глобально – так врасти, погрузиться во все это, а если потом вдруг - разочарование? Наверное, будет болеть не меньше, чем от предательства. Но самое страшное в том, что пришло мне в голову в связи с этим - я точно так же не знаю Ваню. Какой он, когда не в кровати… бане… да блин! Что он любит, а чего не терпит, что считает допустимым для себя… что он за человек вообще? Придумала я его себе или вдруг узнала, как свою вторую половинку? Озарение, мгновенное приятие или ошибка? И как тогда пережить? Струсила…
И захотела подумать, все еще подумать… Ну-у и… все к лучшему, а то ведь могла напороться и не на клининг, на самом деле. Все еще больно, еще достаточно свежо. Особенно вот так - в нашем доме, будто именно здесь прожита целая жизнь. Сейчас я сделала бы все иначе, растила бы уже парочку охломонов или заплетала косички дочкам. Почему я не настояла на детях? А что тогда ответил бы Олег на такое предложение? Речь не о способах – они нашлись бы, дело в том, что в любом случае это был бы не его ребенок. Это сейчас, чувствуя вину и возможно, выше, чем раньше, оценив наши отношения, он готов на все… буквально. Ха – горько хмыкнула я – даже знать имя моего любовника, только бы не видеть его.
Такой Олег был ценнее, весомее что ли, того, что я знала раньше. И если бы я тогда не видела… А сегодняшний случай показал мне, какой болью могло бы стать для меня малейшее подозрение, как измучили бы меня сомнения. Что-то еще осталось у меня к нему… определенно, и это не просто привычка – вокруг нас за эти годы вырос целый общий мир, мы проросли (я, во всяком случае) друг в друга, вжились… Поэтому и рвалось с кровью, а нужно было сразу и с корнями.
Подала бы сама заявление и, может, были бы уже разведены. Не затянулась бы эта мучительная агония и нервотрепка так надолго – для меня и особенно для него. Он опять тянет – это ясно, а я не понимаю, что мне делать? Теперь только по-хорошему, по-плохому не желательно, сама дала ему козыри в руки, а еще он мог понять эту дурь с рубашками не только, как жалость. Да оно и было – благодарность, и сожаление тоже… ай! Все, долой рефлексию!