Мистицизм

Некоторые критики утверждают, что экстаз Плотина отличается от экстаза христианских святых, что он является данью философской риторике, чем-то вроде "священного безумия" Платона, которого почему-то считают слишком рассудочным и не затрагивающим сердце. Сухой философский язык, с помощью которого Плотин пытается поведать нам о своей любви, на первый взгляд дает основания для подобных выводов. Тем не менее сам экстаз представляет собой практическое событие; и его корни лежат не в разуме, а в глубокой страсти к Абсолюту, которая намного ближе к мистической любви к Богу, чем к самому утонченному интеллектуальному любопытству. Несколько пассажей, в которых он упоминается, дают нам понять, что к Богу автора толкал мистический гений, а вовсе не философские рассуждения. Как только мы подходим к этим местам, мы чувствуем прилив тепла, перемену в системе ценностей. Что бы ни думал Плотин как философ, Плотин как искушенный в тонкостях экстаза и его апологет убежден, что единение с Богом есть единение сердец, что "одной любовью Он может быть обретен и удержан, но помыслами — никогда". Как и средневековые созерцатели, Плотин, по его собственному свидетельству, убежден, что Видение дается лишь тому, кто к нему стремится, лишь тому, кто одержим "любовной страстью", которая "побуждает влюбленного искать покой только в объекте своей любви".[819] Сравнения с бракосочетанием и с достижением высшего блаженства в совокуплении, по мнению некоторых, связано с популярностью Песни Песней и даже со случаями проявленями сексопатологии у тех, для кого обет безбрачия оказался непосильной ношей. Как бы то ни было, подобные сравнения можно встретить в писаниях этого весьма глубокого языческого философа, который был известен своим добрым нравом и здравомыслием не менее, чем знаменит своей трансцендентальной интуицией Единого.

Таким образом, описывая свои переживания, величайший языческий созерцатель предвосхищает свидетельства христианских мистиков. Если сравнить их высказывания, можно заметить тонкие различия между экстазом и высшими ступенями молитвы. "Безмятежное единение с Богом", мгновенное слияние с Божественной Жизнью как совпадение "двух окружностей в одном центре", "отождествление воспринимающего и воспринимаемого" — эти слова александрийского философа показывают нам, насколько близко он подошел к переживаниям, в которых вдохновенный «моно-идеизм» великих духовных гениев победил неугомонные органы чувств, и, пусть лишь на мгновение, приобщился к высшим уровням, на которых может пребывать человеческая душа. Саморастворение есть то состояние трансценденции, "выхода за пределы", в котором барьеры эгоизма устранены и мы "обретаем связь Жизни и Великолепия, в которой все вещи находят свое завершение и обновление".[820] В этом саморастворении содержится ключ к тайнам экстаза, равно как и созерцания. В плане проявления в них чисто духовного начала оба эти состояния могут быть разделены лишь условно, ради удобства рассмотрения. Там, где созерцание становится всеохватывающим, расширяющимся за счет самоотрицания пропорционально тому, что оно черпает из Абсолюта, там оно, по сути своей, уже близко к экстазу. Примет ли оно соответствующий экстазу внешний вид, зависит от тела мистика, а не от его души.

Движения сознания
Покой в себе нашли
И, в Боге возвеличившись,
К забвению пришли.
. .
Мой разум пребывает
В глубинах бытия,
Оттуда на поверхность
Не поднимусь уж я.
Мой разум забывает,
Не знает, что есть что.
Меняясь, он теряет
Своих идей поток
Его прекрасные мечты
Сменились видом Блага
И созерцаньем Красоты,
Которой нету равных.
(Lauda, XCI

)

Так воспел Якопоне из Тоди экстатическую душу. В этих строках творческий гений поэта и мистика вносит свет и жизнь в сухие психологические теории.

Он продолжает — и в этом, быть может, самом утонченном из всех поэтических описаний экстаза он словно перекликается и с Плотином, и с Ричардом Сен-Викторским, одновременно и маскируя, и разоблачая высшие тайны мистической жизни:

Врата распахнуты пред ней,
Свободен путь к слиянью.
Душа находит в Боге все,
Что есть в Его сиянье.
Она внимает Вечности,
Взирает на Бескрайнее,
Вкушает Бесконечность
И знает Несказанное.
Душа, себя отвергшись,
Не ведает блаженства,
Но ныне ей дается дар
Немого Совершенства.
Утратив навсегда оковы,
Всем и все прощая,
Душа в избытке видит То,
Что образ не вмещает.
(Op. cit

.)