«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России

Необычная прозрачность мазков имитирует (возможно, отсылая к картинам Шагина) непосредственность акварели, а границы между «кадрами», вызывающие ассоциацию с комиксами, привносят неожиданную строгость в эти мнимо небрежные сценки из повседневной жизни, полной скуки и заблуждений. Работа выполнена в тускло-желтых и унылых коричневых тонах со сплошными белыми вставками, как бы в подражание неоконченным полотнам немецкого экспрессиониста Макса Пехштейна. Средняя ячейка во втором ряду предполагает резкую сюрреалистическую смену кадров, напоминающую о фильмах Жана Кокто и Ингмара Бергмана. Действительно, вся композиция картины пронизана кинематографическим ритмом. В сочетании с расплывчатыми пятнами вместо человеческих лиц все это не меньше говорит о мизантропическом и желчном взгляде художника, нежели собственно о гетевском романе, повествующем о несчастной и мучительной запретной любви и приведшем в свое время к образованию целого «молодежного движения». Комментируя свою картину и литературный первоисточник, Шинкарев отмечает, что «густой романтизм, молнии и бездны» странным образом делают роман «сильным, контрастным, [однако вместе с тем] монотонным». В сухой заключительной фразе, в которой также можно усмотреть указание на возможное вырождение человеческой близости, лежащей в основе движения «Митьков», в созависимые отношения, Шинкарев замечает, что в романе Гете дана клинически точная картина любой зависимости, потенциально полезная для алкоголиков и наркоманов[85].

Как можно уподоблять партнерство химической зависимости? Ответ Шинкарева на этот вопрос внушает некоторую тревогу, ведь он обозначает напряжение или даже противостояние между идеалами дружбы, с одной стороны, и партнерством, общностью в рамках художественного или социального движения, с другой. В «Конце митьков» говорится: «в те годы мы все пили, а когда вместе весело пьянствуешь — не приходится особенно напрягаться, чтобы играть в митьков»[86]. Хотя наркотики и не сыграли роли в жизни самого движения, известно, что некоторые друзья «Митьков», прославившиеся в ленинградских андеграундных кругах, а также на художественной и музыкальной сцене 1990-х годов, злоупотребляли психоактивными веществами. Трагичнее всего сложилась судьба рок-барда Александра Башлачева, с которым дружили Виктор Тихомиров и Шинкарев. (Последний создал обложку одного из альбомов музыканта.) Башлачев употреблял героин и покончил с собой в 1988 году. В творчестве «Митьков» вообще присутствует сильная ассоциация рок-музыки с зависимостью. В первой части шинкаревской хроники среди близких друзей арт-группы упоминаются лидер «Аквариума» Гребенщиков и Сергей Курехин, в то время клавишник «Аквариума»[87], а значительную часть главы 6 (написанной в 1988 году и носящей название «Дальнейшее развитие мифа-катастрофы у митьков») занимает ряд анекдотов о Гребенщикове (фамильярно именуемом «Гребешочечек»), находящемся в разной степени опьянения.

Приверженность нонконформистскому образу жизни сочеталась в ленинградских рок-кругах с политической солидарностью. Лесли Вудхед пишет в своей книге о контркультурном восприятии российской молодежью творчества «The Beatles», что значительная часть ленинградского рок-сообщества являла собой «любопытную смесь культуры хиппи и диссидентства», напоминая «Лондон конца 1960-х годов»[88]. Среди ленинградских музыкантов и певцов, таких как Виктор Цой из группы «Кино», Майк Науменко из «Зоопарка» (оба подружились с «Митьками» в конце 1980-х) и сам Гребенщиков, распространено было понимание музыкальной группы как коллектива, работающего одновременно на и против главного вокалиста и автора песен. Отвечая на вопрос одного российского рок-критика «имеется ли, на Ваш взгляд, взаимовлияние и взаимопроникновение между рок-музыкой и авторской песней?», Андрей Макаревич, участник московской группы «Машина времени», ответил: «По степени самовыражения рок и авторская песня очень близки. Рок-музыка — та же авторская песня, решенная другим музыкальным языком. Само слово „авторская“ определяет оба жанра»[89]. Слова ленинградца Майка Науменко, в которых подчеркивается взаимовлияние автора и ансамбля, особенно перекликаются с «митьковскими» взглядами на творческое сотрудничество: