Митральезы Белого генерала. Часть вторая

— Очень, ваше превосходительство! — прощебетала она тонким и беззащитным голоском, что способно поразить даже самое черствое мужское сердце. — Эти ужасные текинцы так и валились с ног от стрельбы мсье Будищева. А они что, уже не живые?

Ответом на этот наивный вопрос был всеобщий хохот присутствующих офицеров. Причем, если находившиеся рядом с барышнями старались хоть как-то сдерживаться, то остальные едва не перепугали лошадей своим ржанием. Сам Скобелев, впрочем, сумел удержаться от смеха, едва заметно ухмыльнувшись в свои роскошные бакенбарды. Дмитрий тоже хранил молчание.

— Хорошо, мне нравится ваше усовершенствование, — решил генерал, и натянул было поводья, но потом остановился и наклонившись в сторону Будищева негромко поинтересовался: — А где вы раздобыли пролетки?

— Нашел, ваше превосходительство! — доложил в ответ прапорщик, сделав самые честные глаза, какие только смог.

— Надеюсь, интенданты не придут ко мне с жалобой? — хмыкнул в ответ командующий, правильно истолковав взгляд своего подчиненного.

— Не должны, — пожал плечами «рационализатор», но пришпоривший коня генерал уже его не слышал.

Следом за Скобелевым устремилась и вся его свита, оставив пулеметный расчет, или вернее экипаж тачанки, одних. Точнее, почти одних, поскольку мадемуазель Штиглиц неожиданно пожелала задержаться.

— У меня не было случая поздравить вас с производством, — немного отстраненно сказала она, успокаивая свою лошадку, явно желающую ускакать вместе со всей кавалькадой.

— Благодарю, — изобразил нечто вроде поклона Дмитрий.

— Вы совсем перестали нас навещать, — продолжила Люсия, все тем же тоном. — А в последний раз ушли так быстро, что не нашли время даже поздороваться.

— Виноват, — развел руками прапорщик и, желая перевести разговор на менее щекотливую тему, сказал: — У вас прекрасная лошадь!

— Вам нравится?

— Очень!

— Это подарок мервского сердара – дедушки нашего Карима. Он пожелал вознаградить нас за заботу о его внуке. Седла по нашей просьбе изготовили здешние мастера, а амазонки[25] мы с Катей сшили сами.

— Шикарно смотритесь! — искренне похвалил Будищев.

— Благодарю, — благосклонно кивнула баронесса. — Миледи, так я ее назвала, и впрямь очень славная! Я прежде не очень любила верховую езду, но теперь от нее в полном восторге.

— А я держусь в седле как собака на заборе, — неожиданно даже для самого себя признался Дмитрий. — Не то что казаки, но даже мои матросы иногда смеются.

— Очень жаль, — вздохнула барышня. Лицо ее было почти скрыто вуалью, но Будищев почему-то был уверен, что она в досаде поджала губы. — Но быть может, вы все же найдете время, чтобы навестить нас в госпитале?

— Постараюсь, — ляпнул в ответ моряк.

— Всего доброго, — еще более сухим и отстраненным тоном попрощалась мадемуазель Штиглиц и вихрем помчалась догонять генеральскую свиту.

Все время пока они говорили, Егорыч – коренастый старослужащий солдат из артиллерийских ездовых, исправно делал вид, что его рядом нет. Но когда баронесса ускакала, громко хмыкнул, сокрушенно покачав головой при этом.

— Ты чего? — удивился Дмитрий.

— Да как тебе сказать, господин прапорщик, ты хоша и выбился в благородия, а все такой же дурень!

— Чего?!

— Я говорю, лошадки наши подустали, надо бы отдохнуть!

— Я так и понял.

— Что же тут не понятного! Конечно, понятно, что ента вот кобылка, что ускакала, так и хочет, чтобы ее объездили…

— Егорыч, блин! — разозлился офицер. — Ты хоть знаешь, чья это дочь?

— Евина, ваше благородие?

— Тьфу на тебя!

В тот же день, примерно около четырех часов пополудни, когда зной уже спал, но до вечера все еще было далеко, Будищев направился в госпиталь. Официально, навестить все еще болеющего Шматова, а на самом деле извиниться перед барышнями за проявленную невнимательность. Ибо в прошлый раз и впрямь получилось как-то не хорошо. Найти цветы в забытом Богом и людьми Бами не было никакой возможности. Впрочем, может оно и к лучшему, потому как Люсия или что еще более вероятно Катя, при виде букета могли запросто вообразить себе невесть что. Так что, в качестве презента прапорщик приобрел у маркитанта коробку английского печенья и бутылку вина. Насчет последнего, правда, были некоторые сомнения.

— Точно, не бутор? — подозрительно посмотрел он на гордого сына армянского народа.

— Дмитрий-джан, я тебя когда-нибудь обманывал? — сделал оскорбленное лицо торговец, но нарвавшись на выразительный взгляд моряка немного смутился.

— Напомнить?

— Слушай, дорогой, зачем так говоришь? Карапет для тебя все сделает, все достанет.

— Ашот тоже так говорил…

— Вах! Зачем ты вспомнил про этого облезлого ишака?! В тот раз, кстати, это его вино было, зачем я только его товар согласился взять…

— А в этот раз чье?

— Мамой клянусь, настоящая «Марсала»![26]

— Точно?!

— Слушай, не хочешь брать – не бери! Такое вино долго не залежится. Его больше ни у кого нет.

— Ладно, — махнул рукой прапорщик и, прихватив сверток с подарками, отправился дальше.