Митральезы Белого генерала. Часть вторая

— А не обмишулишься, прапорщик? — только и спросил есаул, когда услышал предложение Дмитрия. — Ить не успеешь уйти, коли нужда припрет!

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — пожал плечами Дмитрий.

— Да ну его, — засмеялся казак. — В нос шибает, а удовольствия никакого! Ладно, коли выгорит, я тебя настоящей кизляркой[53] угощу. Будешь?

— Якщо людына не пье, вона або хвора, або падлюка, — припомнил поговорку Будищев, вызвав одобрительный смех у Коханюка.

— А где твой субалтерн? — как бы про между прочим поинтересовался моряк, снимая вместе с Федором пулемет с тачанки.

— Та биc його знае! — пожал плечами сотенный командир. — За кимось погнався с казачками, та пропав.

— Ну-ну, — хмыкнул прапорщик, одновременно показывая подчиненным, как правильно замаскировать огневую точку

— Та ни, — правильно понял его есаул. — Вин рубака добрый, даром, что из Петербурга. Только дюже соби на уме. Уж больно хочет в гвардию вернуться.

— Бог в помощь, — отозвался Будищев и тут же сменил тему. — Запомни хорошенько нашу позицию. Выводи на нее текинцев, а остальное – дело техники. Главное, сам не напорись.

— Тю! Я что, дурный?

Первые одиночные беглецы из Янги-кала показались, когда еще в самом селении бушевал бой. Пулеметчики их проигнорировали, зато таманцы гонялись за ними с таким воодушевлением, как будто дорвались до любимого занятия. Но спустя немного времени из обреченной крепости повалили целые толпы ее неудачливых защитников. Одни яростно нахлестывали своих коней, другие бежали держась за их стремена или даже хвосты, третьи и вовсе на своих двоих. Многие были ранены, кое-кто даже потерял оружие, но все они как один стремились в Геок-тепе, в тщетной надежде спасти свои жизни за его укреплениями.

Поначалу Коханюк и его люди пытались преградить им путь, стреляя по бегущим из винтовок, но их жидкая цепь не могла служить надежным препятствием для такого потока людей. Поняв это, казаки прекратили огонь и, не жалея лошадей, понеслись прочь.

Несколько конных групп пронеслось мимо засевших в засаде моряков, не вызвав их интереса. Но за всадниками чернело целое море бегущих и когда они оказались совсем рядом, Дмитрий приказал откинуть маскировавшие их ветки саксаула с наваленным на них сухим бурьяном.

— Держись, братцы! — успел сказать он, до крови закусив губу, и нажал на гашетку.

Застывшие в ожидании пулеметы, подобно живым существам встрепенулись, и гулко загрохотали, подпрыгивая от возбуждения на месте. Две свинцовые струи почти одновременно ударили по толпе, раздирая тела отступающих. Текинцам нигде не было спасения. Сзади, наступая на пятки бегущим, двигалась неумолимая как гнев Аллаха цепь «белых рубах» и они бежали, толкая друг друга вперед, даже не подозревая, что там уже снимают кровавую жатву картечницы.

— Кажись, кончились, — шмыгнул носом Шматов и попытался вытереть рукавом перепачканное пороховой гарью лицо, отчего оно стало еще грязнее.

— Патроны? — устало пошутил Будищев.

— И они тоже, — без тени улыбки ответил ему денщик, осмотрев опустевшие ящики из-под огнеприпасов.

— Это что же такое? — покрутил головой только что подскакавший к ним Коханюк, потрясенный увиденной картиной до глубины души.

И действительно, вся земля вокруг огневых точек на пару сотен саженей была сплошь усеяна трупами текинцев. Защитники Янги-кала застыли в тех позах, в которых застала их смерть, и представляли собой тяжелое зрелище, даже для ко всему привычных казаков.

— Это перекрестный огонь, — пояснил прапорщик.

— Вашбродь, — позвал Дмитрия матрос из второго расчета. — Никифоров, наводчик, кажись не в себе.

— Это бывает, — кивнул Будищев и, тяжело поднявшись с места, поковылял к соседней огневой точке.

Никифоров и впрямь сидел с белым, как мука лицом и выпученными глазами. Кисти рук его то и дело сжимались и разжимались, как будто он еще стрелял по набегающим на него врагам, а они все не кончались и не кончались.

— Слышишь меня? — позвал его прапорщик, а когда тот не ответил, схватил матроса за воротник и стал трясти, повторяя, — Слышишь меня?!

Через какое-то время в глазах Никифорова появилось что-то похожее на узнавание, и Дмитрий остановился.

— На-ка вот, выпей, — сунул он ему прямо в рот фляжку со спиртом.

Матрос машинально сделал глоток и едва не задохнулся от алкоголя, обжегшего его горло. Согнувшись в три погибели от кашля, он зажимал рот грязной ладонью, а из глаз его неудержимым потоком катились слезы.

— Ничего-ничего, братишка, — похлопал его по плечу прапорщик. — Это шок. Такое в нашем деле бывает.

— Как же это? — плакал здоровый мужик, вспоминая, как под очередями его пулемета вались разодранные пулями люди.

— А никак, — сплюнул на землю Будищев. — Либо мы их, либо они нас.

— Тяжкое это, видать, дело! — покачал головой внимательно наблюдавший за происходящим Коханюк.

— А ты как думал? — криво усмехнулся моряк и протянул казаку фляжку. — Будешь?

Глава 17