Митридат

Евнух только сморщился страдальчески: бить ноги и ломать голову в поисках мельком встреченного варвара казалось ему верхом глупости. Но он оставил эти мысли при себе и лишь поклонился. Царица с подозрением посмотрела на его лисью физиономию и, высокомерно поджав губы, направилась по вымощенной известняковой крошкой дорожке в свои покои.

Савмак неторопливо шёл по Пантикапею, направляясь в сторону доков. В той стороне находилось жилище сторожа «Алкиона», отставного морского волка, где юношу должен был ждать Пилумн. Тяжёлый на подъём Руфус отказался составить компанию лохагу аспургиан и уже, наверное, спал — уж что-что, а это дело он любил. А Тарулас со своим лохом сегодня пошёл в ночной дозор.

Улицы уже обезлюдели. Только в харчевнях слышался говор и звонкие звуки кифар и авлосов[276], да лениво тявкали бездомные псы, набившие животы потрохами на городской бойне.

Неожиданно, впереди, среди беспорядочно расположенных домишек и мастерских пантикапейских ремесленников раздался чей-то глухой вскрик, полный предсмертной боли, и донёсся шум драки. Савмак остановился в раздумье — ввязываться в потасовку ему не хотелось. Он оглянулся и мысленно выругался: ближайший переулок находился рядом, но, как знал юноша, он заканчивался тупиком. Обходить же квартал он не хотел — чересчур далеко и небезопасно: городской сброд не отличался человеколюбием и нередко вместе с деньгами и одеждой какого-нибудь беспечного пантикапейца или приезжего, рискнувшего прогуляться по этим подозрительным в ночное время местам, отбирали и жизнь.

Сокрушённо вздохнув, Савмак поправил ножны акинака и решительно зашагал в сторону дерущихся, судя по лязгу и скрежету, обнаживших клинки.

Ущербная луна над акрополем скупо освещала затаившиеся улицы и переулки окраины. Несколько человек в полном безмолвии пытались достать мечами прижавшегося к стене одного из домов мужчину невысокого роста и щуплого с виду. Двое уже покинули этот мир, и чёрная в ночи кровь медленно изливалась из их тел на неровную мостовую. Ещё один сидел чуть поодаль и стонал, зажимая рукой глубокую рану на груди.

Пока никем не замеченный, стараясь держаться в тени, Савмак на цыпочках двигался вдоль домов, тая дыхание и плотно прижимаясь к шершавому известняку стен. Тем не менее, он невольно восхитился ловкостью щуплого мужчины, чей меч рисовал в лунном свете сверкающие круги. Нападавшие на него изо всех сил пытались пробить такую невиданную защиту, но это было всё равно, что пытаться просунуть палицу в колесо бешенно мчащейся колесницы.

Савмак уже было прошёл самый опасный участок в непосредственной близости от сражающихся, как вдруг ещё человек пять молчаливых убийц появились из темноты и присоединились к нападавшим на щуплого. Этого уже горячий нрав молодого скифа вынести не мог: обнажив акинак, он вихрем ворвался в круг, разя направо и налево. Ободрённый неожиданной поддержкой, щуплый что-то крикнул ему на незнакомом языке, но Савмак не понял. Впрочем, переспрашивать было недосуг — мечи шипели, как змеи, и запах крови, ударяя в ноздри, пьянил и будоражил юного воина, от чего он на мгновение забыл об осторожности.

— Сзади! — вскричал вдруг щуплый, и Савмак в невероятном кульбите, которому его научил Тарулас, едва успел спасти свою шею от коварного горизонтального удара.

— К спине! — между тем скомандовал незнакомец, и Савмак его понял — этому приёму он тоже обучился у лохага аспургиан.

Став спиной друг к другу, они удвоили свои усилия, медленно продвигаясь вглубь улицы, туда, где она разветвлялась узкими переулками. Там проще было скрыться, а из-за близко поставленных строений им не грозили коварные удары с боков.

— Держись ближе! — прохрипел незнакомец и неуловимо — точным выпадом поразил в живот одного из нападавших.

Какое-то время среди них царило смятение — некоторые были ранены, а кое-кто дрогнул при виде мастерства противников.

Савмак мельком глянул вверх и неожиданно почувствовал, как радостно забилось сердце: совсем низко над проулком торчал толстый брус, к нему должна была крепиться вывеска мастерской, но её или ещё не повесили, или у ремесленника просто не хватило денег, чтобы заплатить каллиграфу[277].

Юноша присел и, сильно оттолкнувшись, взлетел на брус, как на спину коня.

— Руку! — прокричал он озадаченному его исчезновением незнакомцу.

Тот отличался на удивление быстрой реакцией: едва услышав голос юного скифа, он сразу же сообразил, чего хочет его напарник; отбив очередное нападение, незнакомец бросил меч в ножны, и, подняв руки над головой, подпрыгнул. Савмак схватил его запястья и, напрягшись, сильным рывком выдернул из кучи врагов, как репу из песка. И спустя мгновение оба уже бежали по плоским крышам невзрачных домишек городской бедноты, не без основания опасаясь проломить тонкие, обмазанные глиной жерди…

Остановились они только среди каких-то развалин, заросших полынью и кустарником выше плеч. Незнакомец бросился словно пловец в воду в высокую траву и с блаженным видом закрыл глаза. Савмак, прилёг рядом, подложив руки под голову.