Святы и прокляты

Святы и прокляты

Случилось это сразу после Пасхи. Не дождавшись

Троицы, тысячи отроков тронулись в путь,

покинув кров свой.

Иным из них минул едва шестой год. Другим же

впору было выбирать себе невесту, они же выбрали

подвиг и славу во Христе. Заботы, им порученные,

позабыли третьи. Те оставляли плуг, недавно

взрывавший землю; те выпускали из рук тачку, их

тяготившую; те покидали овец, рядом с которыми

сражались против волков, думая о других супостатах,

магометанской ересью одержимых… Родители, братья

и сёстры, друзья упорно отговаривали их всех, но

твёрдость подвижников была неколебима. Возложив на

себя крест и сплотившись под свои знамёна, отроки

двинулись на Иерусалим… Мир называл их безумцами,

но они упорно шли вперёд.

Средневековые историки

о начале детского крестового похода 1212 г.

Он шествовал, как подобает Его Императорскому

Величеству, со множеством повозок, груженных

золотом и серебром, батистом и пурпуром, драгоценными

камнями и дорогими предметами, со множеством

верблюдов. Огромное количество сарацин и эфиопов,

обученных многим искусствам, с обезьянами и леопардами

охраняли его деньги и сокровища. Так, в окружении большого

числа князей и воинов, он дошёл до Вимпфена.

Летописец из Эберсбаха

о шествии императора Фридриха II

Глава 1 Свет в ночи

Ночь. Только цикады звенят так громко, что, право, подкрадётся какой-нибудь душегуб — шагов не расслышишь.

В свете факела молодой человек пытается содрать кинжалом дёрн: дёрг-дёрг — крепко держится корнями сорная трава подорожник да осока; не желает отдавать своего цеплючий репей. Юноша втыкает клинок раз и другой, рубит, режет, пытается отодрать кусок пахнущего свежей землёй дёрна. Это тебе не на огороде копаться, не рыхлёные-перерыхлёные грядки окучивать, не с виноградником возиться! Кинжал ударяется о камень, врезается в корень давно сгнившего дерева. Парень плюёт на руки, продолжает. Когда удаётся очистить от дёрна крошечный пятачок, в дело идёт лопата.

— Слишком глубокой ямы не копай. Широкая тоже без надобности. Два локтя — и будет! — наставляет его отец. — Ты мне ещё спасибо скажешь, когда дела пойдут.

— Ага, пойдут! Верно матушка говорит: дойдёт слух до нашего сеньора — все кости переломает, руки точно крадунам бессовестным отрубит. И будет прав.

— Есть ему дело до нашего поста, как же! Встречаем прохожих, проезжих, расспрашиваем не шпион ли, не еретик, получаем денежку — и нам хорошо, и городская казна не в обиде.

Вместе они поднимают с земли приготовленный заранее постовой столб и аккуратно помещают его в ямку.

— Посуди сам. Вот где мы должны стоять? На дороге Красной, на въезде в Салерно. Дабы блюсти интересы нашего сеньора, получая подорожную мзду. Но Красная большая, и кто помнит, где конкретно должен размещаться наш пост? Скажешь, сеньор Салерно помнит? Епископ знает? Вот и я о том же…

Другое дело, если мы немножко сместим этот пост в сторонку, так чтобы захватить Торфяную дорогу, ведущую в Амальфи, где нынче ярмарка… То есть мы чуть-чуть сдвинемся в сторону от Красной, и уже завтра будем собирать въездную подать за посещение ярмарки. Знаешь, сколько народу проедет по этой дороге? А я тебе наперёд скажу: не мало.

Наш сеньор, долгие лета ему и его деткам, ждёт от нас въездной пошлины. И он её получит. А тот, что в Амальфи, всё равно приберёт к рукам пошлину с основной дороги. С Торфяной же мы и сами не побрезгуем. Ихнее ушехлопство нашим богатством обернётся. Забыли, поди, что в Амальфи ведут две дороги, и по Торфяной пойдут купцы, отторговавшие своё и забравшие товар на рыбной ярмарке Неаполя. За ярмарочные дни мы сумеем заработать мамке на корову, а то и лошадь купить! До утра нужно управиться и на пост заступить… Грехи наши тяжкие, — он крестится. — Дёрном землю прикроешь, будто давно стоит. В базарный день каждая минута на счету, не до препирательств.