Митридат

Казалось, что два богатыря не расслышали слов лохага. Сцепив ладони, они в безмолвии и полной недвижимости пожирали друг друга глазами, округлившимися от искусственно подогреваемой ярости, этим известным способом выживания римских гладиаторов, для которых самая крепкая и верная дружба заканчивалась за решёткой цирковой арены — чтобы выжить самому, нужно убить и не важно кого. И только по участившемуся дыханию соперников да взбугрившимся мускулам, казалось, готовым прорвать кожу, можно было представить, каких титанических усилий стоило каждому из них такое с виду спокойное течение схватки.

Но вот поистине геркулесова сила Руфуса начала брать своё — медленно, с едва слышным хрустом, рука Пилумна начала клониться к скамье. Похоже было, что ещё немного и Руфус возьмёт верх. И тут случилось неожиданное: каким-то непостижимо быстрым, неуловимым движением отставной легионер вывернул кисть своей руки и с диким торжествующим воплем припечатал правицу Руфуса к отполированным доскам.

— Провалиться тебе в Тартар! — Руфус с тупым недоумением посмотрел на руку, сжимая-разжимая пальцы. — От этой казарменной еды я скоро стану слаб, как ребёнок, — пожаловался он смеющимся приятелям и достал кошелёк. — Держи… — бывший кормчий высыпал на скамью монеты и, обиженно ворча, поплёлся в угол.

— Да ладно тебе… — к торжествующему Пилумну вновь вернулось его обычное благодушное настроение. — Я всего лишь вернул свой проигрыш, — он коротко хохотнул. — С небольшой прибылью, скажем так. А поэтому приглашаю вас в харчевню отведать доброго вина.

— Хорошее предложение, — оживился Руфус и со вздохом сожаления сунул опустевший кошелёк в перемётную суму. — С раннего утра во рту словно в свинарнике, но тем вином, что нам выдают, можно разве что тараканов травить.

— Однако, вчера вечером так тебе не казалось, — переодеваясь, насмешливо сказал Тарулас. — Ты вылакал и половину моей доли.

— Так то было вчера, — широко осклабился бывший кормчий, доставая новый плащ.

— И-хей! — возопил внезапно развеселившийся Пилумн. — Сегодня гуляем! И пропади оно всё пропадом. Мне эта служба во где сидит, — красноречивым жестом показал на горло. — Как в болоте киснем. Сейчас бы с нашим бывшим легионом взять пару городов да сдобных молодок помять. А, брат? — он хлопнул по спине Таруласа. — Бывали деньки…

И в этот миг скрипучая дверь караульни отворилась, и на пороге появился один из подчинённых бывшего центуриона, плосколицый сармат-полукровка, кряжистый и кривоногий.

— Лохаг, к тебе… там… это… — обратился он к Таруласу, коверкая эллинскую речь. — Девишька.

— Девушка? — в недоумении переспросил его лохаг. — Что ей нужно?

— Гы-гы-гы… — заржал Пилумн. — То-то и оно, брат. Ты уже начал забывать, что девушкам от нас нужно. Веди её, узкоглазый, сюда. Да смотри, чтобы поменьше видели. Иди, иди, — подтолкнул он замешкавшегося аспургианина к выходу.

Тарулас меланхолично пожал плечами и поторопился натянуть кафтан. Пилумн, пригладив вихры, принял молодецкий вид, выставив вперёд левую ногу и положив правицу на рукоять меча. Только Руфус смешался и, закутавшись в плащ, выбрал самый тёмный угол.

Девушка была светловолоса, стройна и улыбчива. Приветливо кивнув Руфусу и Пилумну, она непринуждённо, будто знала его по меньшей мере добрый десяток лет, обратилась к Таруласу:

— Хайре, лохаг. Моя госпожа, несравненная Ксено, приглашает тебя и твоих друзей разделить с ней трапезу.

— В самый раз… — расплылся в улыбке Пилумн и лукаво подмигнул Руфусу, от смущения красному, как варёный рак.

— Мы благодарим твою госпожу за её доброту, — лохаг строго посмотрел на развеселившегося Пилумна. — Но я не думаю, что такие неприметные личности, как воины полуварварской хилии, могут усладить взор первой красавицы Пантикапея. Передай ей от нас низкий поклон и наши лучшие пожелания. К тому же, мы сейчас должны проводить учебные поединки.

Недоумевающий Пилумн, уже предвкушавший обильный обед в славящемся на всю столицу Боспора госте-приимством и редкими заморскими винами доме гетеры, хотел было возразить приятелю, но, натолкнувшись на его жёсткий непреклонный взгляд, прикусил язык: по опыту общения с бывшим центурионом он знал, что тот почти никогда не совершает необдуманных поступков. Поэтому наш обжора и забияка, в душе негодуя и свирепствуя, потупился и присоединился к безмолвствующему Руфусу — бывшего кормчего при виде Анеи, служанки Ксено, казалось, хватил столбняк.

— Ах, учения, поединки… — с пренебрежением отмахнулась Анея от доводов Таруласа. — Хитрецы… — она погрозила тонким изящным пальчиком. — Держи, лохаг, — Анея протянула Таруласу вощёную табличку с надписью. — Моя госпожа предполагала нечто подобное, а потому испросила согласие на увольнительную у вашего начальника.

— Похоже, это не приглашение, а приказ, — хмуро заметил Тарулас, бросив око на «верительную» грамоту Анеи.

— Поверь мне, что это самый сладкий приказ, какой только может получить воин, — смеясь, ответила ему Анея. — Поторопитесь, и вас ждёт встреча с самыми красивыми и нежными девушками Пантикапея.