Митридат

Перенесёмся сразу на пиршество, вылившееся царской казне в немалую сумму. Золота и серебра было истрачено столько, что на эти деньги можно было кормить пантикапейский полунищий демос до самой весны… но, как и во все времена, на какие только жертвы не пойдёшь ради высших государственных интересов, почти всегда идущих вразрез с чаяниями простолюдинов.

— …И однако же, любезный Хрисалиск, мне они нравятся, — разглагольствовал наварх Панталеон, указывая перстом на сарматских послов. — Если бы мы могли иметь таких гребцов на наших триерах… м-да, — он глубокомысленно покачал головой. — Скифы и меоты мелковаты для этого дела. Конечно, выносливости у них достаточно, но силёнок, — увы… — наварх осушил чашу и продолжил: — Кроме того, наши гребцы обленились вконец. Скоты! Иногда, знаете ли, бунтуют, требуют добавить еды и вина. Наглецы. Ну, ничего, я до них скоро доберусь. Кого в кандалы, а некоторых — на корм рыбам…

— Не кажется ли нашему храброму наварху, что он несколько расслабился и предался бесплодным мечтаниям? — с ехидной ухмылкой поинтересовался жрец Стратий, обменявшись быстрыми понимающими взглядами с Гаттионом. — Нам бы решить свои внутренние дела, а уж после этого попытаться всучить вёсла этим совершенно диким номадам. Я не оговорился — именно попытаться. Мне почему-то кажется, что добиться их согласия быть прикованными к банке триеры будет весьма нелегко и даже небезопасно.

— Несомненно, — хмуро подтвердил Хрисалиск. — Это тот самый случай, когда позарившись на шерсть чужих баранов сам вернёшься стриженым. Вы бы лучше обратили внимание, как они смотрели на убранство дворца. По-моему, кое-кто из них — а может и все — уже мысленно примеряет обновки, сшитые из царского балдахина.

— Про то — пусть его… — брезгливо покривился желчный Гаттион. — Как по мне, так этот никчёмный кусок ткани я бы давно отдал на штаны варварам. Вместе с дублёной кожей его хозяина, чтобы обтянуть ею горит.

— Тиш-ше! — испуганно пропищал агораном Исиад, примкнувший к заговорщикам совсем недавно, а потому дрожавший, как осиновый лист. — Мы здесь не одни.

— Га-га-га! — раскатисто загромыхал Панталеон. — Ну ты насмешил. Да об этом говорят не только во дворце, но и на улицах. С таким царём нам остаётся только пряжу прясть, да ставить сети на рыбу в ясный тихий день. Ладно бы по девкам шастал, мы к этим подвигам давно привыкли, так он ещё и с варварами якшается, ржавый якорь ему под ребро. Вы себе можете представить: будущий царь — какой-то паршивый гиппотоксот, наёмник… тьху, дерьмо собачье! — отвёл душу наварх в солёной ругани.

— Поостерегись, Панталеон… — вдруг раздался тихий, но твёрдый голос евнуха Амфитиона, до сих молчаливо наблюдавшего за окружающими. — И ты, Гаттион тоже. Негоже плевать в руку дающего. Все мы здесь кормимся из одного корыта, а пойло туда льёт Перисад. Своим возвышением вы обязаны только ему и никому другому. Будем справедливы: да, он слаб, не способен управлять царством, да, он кладезь пороков. Да — трижды да! — его нужно заменить кем-то другим, воистину достойным царской тиары. Но он — муж царской крови и заслуживает иной участи, нежели той, что можно предположить, исходя из вашего злословия.

— Что я слышу? Ты ли это, драгоценный мой Амфитион? — искренне изумился наварх. — Ведь не далее, как в том месяце ты нам внушал, что по нашему венценосному уже соскучился Харон, ждёт не дождётся заполучить полагающуюся ему плату за труды.

— А я и не отрекаюсь от своих слов. Более того — готов содействовать этому, насколько хватит моих сил и возможностей. Для того мы и собираемся, чтобы кое-что изменить в нашем государственном устройстве.

— Так что же тогда? — продолжал недоумевать Панталеон.

— Ум мой слаб и несовершенен, — ханжески опустил глаза евнух. — Но мне не хотелось бы испытывать муки ущербной совести, когда на троне Боспора воссияет новый властелин, ибо то, над чем мы сейчас изгаляемся, будет принадлежать ему. И я вовсе не уверен, что наши упражнения в низкой словесности не дойдут до его ушей.

— Куда ты клонишь, Амфитион? — резко спросил Гаттион; будучи не меньшим хитрецом и притворщиком, нежели евнух, спирарх встревожился — среди собравшихся заговорщиков этот холощёный пройдоха находился ближе всех к подножью царского трона, а потому его необычные речи могли означать и некие новые веяния, угрожающие их замыслам.

— А клоню я к тому, что не стоит торопиться, — прямо ответил евнух. — Есть много иных, более надёжных и внешне благопристойных способов помочь Боспорскому царству обрести утраченную силу и величие.

— Мы об этом думали и не раз, — Стратий саркастически ухмыльнулся. — Да толку… Получается, что опять начинаем толочь воду в ступе.

— Да, не возражаю, но времена меняются. Появились новые обстоятельства, позволяющие нам и приличия соблюсти и немалую выгоду заиметь, — евнух свысока посмотрел на поражённых его словами приятелей.

— Ты имеешь ввиду римского посланника? — нахмурился Хрисалиск, недолюбливающий квиритов.