Митридат против Римских легионов. Это наша война!

Архелай вызвал недовольство Митридата не тем, как вел боевые действия в Элладе, а тем, как вел себя после их окончания, — это четко зафиксировано Аппианом: «Он (Митридат) стал подозрительно относиться и к Архелаю за то, что он в переговорах в Элладе уступил Сулле больше, чем было нужно».То, что царь никогда не обвинял своего полководца за неудачи в войне, видно из того, что в источниках об этом нет ни слова — кроме голословных речей Дорилая, которым двигали амбиции, да предположения Плутарха о том, что Суллой «Херонейская битва выиграна нечестно».Митридат прекрасно знал, что поражения при Херонее и Орхомене были плодом коллективного творчества со стороны его стратегов, а потому конкретно ни с кого за них и не спросил, возможно, чувствовал и свою вину, поскольку в Элладу лично явиться так и не соизволил. С другой стороны, если бы он не доверял Архелаю, то не поручил бы ему столь ответственного дела, как ведение переговоров с Суллой, а потому можно сказать, что опала полководца не была связана с его военной деятельностью. Само поведение стратега во время этих переговоров, когда он неосмотрительно принимал подарки и знаки внимания Суллы, вызывало определенные подозрения, а вывод понтийских гарнизонов из городов без разрешения Митридата явно попахивал изменой. Но Архелай предателем не был, просто он слишком много на себя взял, и это в итоге его чуть не погубило. История знает немало примеров того, что когда военные начинают лезть в политику, то правители государств вынуждены применять против них суровые меры, и я думаю, что Митридат не был исключением. К тому же надо было как-то объяснить своим подданным причины поражения в войне, а поскольку Новый Дионис был безгрешен, то требовался козел отпущения, а в свете последних событий Архелай подходил для этого идеально. Официально никто стратегу обвинений не предъявлял, но почувствовав, что над ним сгущаются тучи, он поступил так же, как многие до и после него, — ударился в бега. Ну а поскольку ему требовалось заработать доверие своих новых хозяев, то он, видя желание Мурены развязать войну, стал подстрекать того первым напасть на Понт. Возможно, он сумел нарисовать достаточно яркую картину приготовлений Митридата к войне, и Мурена, не получив постановления сената, как когда-то Маний Аквилий, развязал боевые действия против Понта.

Римское вторжение началось через Каппадокию и развивалось в направлении на север — там находились Команы, крупный религиозный центр, с большим и богатым храмом. Суть войны, которую затеял легат, проявилась сразу же, сам храм и его окрестности были начисто разграблены. Послам Митридата, которые явились выразить свой протест и ссылались на Дарданский мирный договор, Мурена заявил, что никакого договора он в глаза не видел, а потому его действия правомочны. Как помним, письменного договора действительно не было. А затем римляне продолжили заниматься грабежом и разбоем, и только тогда, когда их обоз ломился от награбленного добра, вернулись в Каппадокию, где и зазимовали. А Митридат, не желая вступать в вооруженный конфликт, срочно отправил послов в сенат и к Сулле с жалобами на легата, а также требуя его письменной ратификации. Но пока послы добирались до Рима, Мурена вновь развязал агрессию против Понта и, перейдя реку Галис, служившую границей, разграбил 400 царских деревень, нигде не встречая сопротивления. А Митридат по-прежнему ничего не предпринимал, ожидал себе возвращения послов из Рима да потихонечку стягивал войска к западной границе своих владений. Словно большая, обожравшаяся змея, армия Мурены, отягощенная огромной добычей, уползла за реку Галис, и расположилась на квартиры во Фригии и Галатии. Вот там-то легата и застали послы Митридата, которые вернулись из Рима.