Митрополит Исидор Киевский (1385/1390–1463)

В этом же письме обращает на себя внимание одна фраза, которая заслуживает, на наш взгляд, пристального рассмотрения: «[Письмо] стало держать нас крепче, чем сирены плывущих мимо [моряков]. Но и Одиссей, думаю, не миновал бы его, не бывши прельщен их чарами»^[801]. Речь здесь, вероятно, идет о некоем собрании, посвященном чтению литературы, где произносились вслух какие-либо речи. Византийской истории были известны эти литературные салоны практически на всем протяжении существования Империи. Это — так называемый то ??????? — одна из форм интеллектуального общения. На эти встречи интеллектуалов собиралась образованная аудитория «для обсуждения научных вопросов, знакомства с новыми литературными и риторическими творениями коллег, обмена мнениями и открытой дискуссии»^[802]. «Театр, — пишет Т. В. Кущ, — в некоторой степени цементировал тонкие корпоративные связи, объединявшие интеллектуальное сообщество в одно целое, а также создавал условия для существования этого единства»^[803].

Несомненно, эти два письма имеют особое значение, так как проливают свет на будни иеромонаха Исидора и его включенность в культурные и интеллектуальные формы общения поздневизантийского времени. Известно, что в русской исторической литературе этот митрополит выступает перед нами как предатель. Однако, по мнению В. Э. Регеля, «это утверждение было бы обоснованным, если бы Исидор был православным священнослужителем, как того требовали духовные традиции русского духовенства»^[804]. Из писем Исидора к Гуарино видно, что еще задолго до того, когда он стал митрополитом, он не только поддерживал дружеские отношения с итальянскими гуманистами, но и сам был гуманистом по убеждению и образованию. По мнению того же ученого, «его помыслы и взгляды были отличны от помыслов и взглядов православного духовенства и не имели ничего общего с христианскими стремлениями»^[805]. Как это ни странно, продолжает русский византинист, но Исидор предпочитал псалмам чтение Гомера и Софокла и находил больше удовольствия в речах Цицерона, чем в сухих проповедях отцов Церкви^[806]. Однако, на наш взгляд, это слишком строгий приговор будущему Киевскому митрополиту и вряд ли дело обстояло таким образом. Не стоит забывать, что характер полученного Исидором образования был классическим: он был воспитан, как и многие византийцы до него, на классической греческой литературе, поэтому естественно, что он в своих сочинениях ориентируется на этот эталон и ссылается на лучшие образцы греческого литературного гения и на персонажи греческой мифологии. Кроме того, интеллектуальная среда, по замечанию Т. В. Кущ, была корпоративным сообществом, поэтому естественно, что Исидор, будучи интеллектуалом, использовал традиционные для этой социальной группы формы общения. Не стоит забывать и того, что Исидор обращается к итальянскому гуманисту, для которого ценны в первую очередь античность и греческий язык. Поэтому нельзя ожидать от этих текстов какой-либо церковности, выражающейся в нравственном содержании и цитатах из Священного Писания и отцов Церкви.

3. Третье письмо, опубликованное В. Э. Регелем^[807] по рукописи Vat. gr. 914, fol. 51v–52r, адресовано митрополиту Мидии, что в Черном море. Если письмо было написано Исидором в 10-е гг. XV в., то, вероятно, оно было адресовано митрополиту Мидийскому Неофиту, занимавшему эту кафедру с 1409 по 1416 гг.^[808] Письмо не имеет в себе свидетельств для точной датировки, однако можно с уверенностью сказать, что написано оно было после возвращения Исидора на Пелопоннес^[809]. Из письма мы узнаем, что Исидора с Мидийским митрополитом связывали крепкие дружеские узы. Иеромонах напоминает другу о совместном пребывании и учебе в Константинополе и изъявляет желание видеться с ним, но его привлекает не красота Мидии с ее архитектурой и богатством, а возможность беседы с «восхитительным мидийцем, о которой безусловно можно сказать, что она действует сильнее гомеровского лотоса, настолько покоряет она слушателя, несравненно более, чем весенняя свежесть цветов — глаза путников»^[810]. Исидор жалуется своему корреспонденту, что когда Неофит провожал его на корабль до Пелопоннеса, он дал обещание часто писать, однако не выполнил обещанного.