Митрополит Исидор Киевский (1385/1390–1463)

Когда осень только что сменила время лета, мне, болеющему продолжительною и тяжкой болезнью, и притом заразительной^[1007], пришли твои письма, право, так сильно их любящему, что [у меня] не было пресыщения даже и при частом их просматривании, но^[1008] они возвещали и о твоем здоровье, и об успехе относительно книг; открывали они нам и другое, что ты нисколько не забыл нас, по крайней мере, в своем решении писать нам. Что касается здоровья, конечно, мы чувствуем благодарность Богу, давшему его тебе в изобилии, сорадовались же мы и тебе, как бы считая твое^[1009] [здоровье] вместе и нашим, однако при таковом и более совершенном ты тем более должен принадлежать бы мне вполне; что же касается второго, именно разумею твои хлопоты о книгах, любовь к древним поэтам и риторам, почитание их сочинений и старание им подражать, разве это, естественно, не показывает тебя знатоком таковых сочинений, а нас, проникнутых не малою любовью ко всему твоему, не побуждает весьма удивляться твоим делам? Но и относительно остального (называю остальным твое памятование о нас), как я не получал хорошего, если ты не писал, так теперь, когда ты написал, отлагаю для себя нечто прекрасное; и я думаю, что должно не оставлять той старинной дружбы между нами, а еще более распространять ее на протяжении времени, подобно тому, как находящиеся у земледельцев растения получают орошение. Но ты посылаешь письма однажды в год, однако что я говорю, когда часто и в прошествии двух лет едва приходят мне от тебя письма, и это несмотря на то, что ты хорошо знаешь, где я нахожусь, и много есть людей, прибывающих к нам оттуда; я же, узнавая, что ты перелетаешь то на Хиос, то на Родос, иногда же в Аквилею, а также и в Рим, как и во Флоренцию теперь вот, — все-таки не медлил ни тут, ни в другом месте посылать к тебе, парящему в воздухе и поистине неким образом носимому на крылатой колеснице Зевса, письма, если и не прекрасные, то по крайней мере частые. Ты видишь, о благородный, что я обижен, а ты постоянно оказываешься обидчиком; право же, или еще теперь частыми письмами покажи, что не было какого-либо небрежения к нам, или, если уже не это, то ты дашь подозревать другое, [и] что же именно? — желание купить много дурного за цену малого доброго. Смотри же, благородный, как бы тебя, который никогда бы не потерпел оказаться ниже кого-либо из своих друзей, но напротив, побеждать их с большим преимуществом, вот это-то стремление не причислило скорее к торговцам и софистам, чем к друзьям. Прими, однако, вместе с этим письмом и Ксенофонтовы Анабасис и Икономикон^[1010], и в придачу к ним так называемый Иерон или Тиранникон^[1011], лучшие произведения лучшего ритора, которые, конечно, покажут тебе как совершенную красоту выражений, так и их тщательную правильность. А весной ты будешь иметь с Божией помощью и сочинения Сирийца из Самосат^[1012], если же окажется нам возможным, получишь для себя и писателя Атенея в течение того же весеннего времени. Но я забыл о своем, настолько я страстно погружен в касающееся тебя. И как я о твоих делах, так и ты позаботься о моих: я, разумеется, имею в виду то, что ты сам давно обещал, — я, конечно, говорю о кодексах^[1013], чтобы снова тебе напомнить о них; их еще нет у нас, а также и гороскопов^[1014]. Поэтому или скорее их посылай и за это я буду премного тебе благодарен, или я буду считать, что ты медлишь относительно обещаний в нужных вещах, которыми ты связал себя, и вместо чувства благодарности я окажусь вынужденным скорее обвинять тебя.

2. Ему же