Миттельшпиль

Как обычно в пятницу вечером, полицейское управление Санкт-Петербурга выслало наряд городовых на Сергиевскую, к особняку графини Кляйнмихель. Было известно, что в зимний сезон в эти дни в салоне графини собираются послы и министры, генералы и сенаторы, а также заезжие знаменитости. По заведенному командующим отдельным корпусом жандармов обычаю старшим по наряду назначался только тот из старослужащих, кто знал в лицо весь петербургский чиновный мир и дипломатический корпус, а также был способен сочинить на следующий день толковый отчет о всех пребывавших во дворце графини. Естественно, в помощь составителю доклада негласно привлекали и часть графской прислуги, работающей на охранку, дополняя описание подробностями происходящего внутри дома. Последнее же время, кроме агентов охранки, весьма вероятно, в особняке появились и агенты Третьего отделения. Но об их наличии можно было только подозревать, учитывая опыт «великокняжеского бунта». Но привычки так сразу не меняются и поэтому на таких вечеринках всегда можно было узнать много нового о настроениях в «свете».

Гости все прибывали и прибывали, а старший урядник еле успевал записывать их фамилии при свете горящего на улице новомодного электрического фонаря.

Хозяйка дома, окруженная старыми друзьями, успевала встретить всех и с милой улыбкой лорнировала входящих. Сухопарая и подтянутая, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, графиня стоя протягивала гостям для поцелуя надушенную руку. Поприветствовав гостя по-французски, она одной фразой, либо движением руки отправляла его к подходящему окружению. Кого-то она оставляла в первой зале, рекомендуя уже составившимся здесь двум кружкам, других посылала в следующую залу, где у клавесина собралась гвардейская молодежь, третьим указывала на уютную библиотеку, в которой стояли столы для покера и бриджа.

Единственный, для кого графиня поднялась со своего кресла и кого она встретила на пороге зала, был бывший министр двора барон Фредерикс, прибывший в сопровождении жены — испытанной и верной подруги графини и дочери Эммы. Впрочем, барон был последним прибывшим на нынешний прием.

Предложив руку Фредериксу, который, несмотря на свой почтенный возрасти и выход в отставку, еще сохранил немалые связи при дворе и довольно бодро передвигался, графиня повела его к креслу подле своего любимого дивана и заботливо помогла сесть. Барон милостиво кивнул гостям, прервавшим свою беседу в знак уважения к его сединам и встретившим его любезными улыбками.

В обществе, образовавшемся на диванах и креслах вокруг хозяйки дома и почетного гостя, говорили негромко, обсуждая сложившуюся ситуацию. Слово держал граф Пален, товарищ министра юстиции и один из крупнейших российских помещиков.

— Господа, — продолжал он речь, прерванную приходом Фредерикса, — разумеется, ни одно цивилизованное государство, державшееся в течение многих столетий известного направления в своей политике, — я имею в виду симпатии к германской нации, — пояснил он, — не может так легко заменить его на противоположное, что и подтверждают действия государя императора. Да, мы пока не порвали своих связей с французами, но и не стали их близкими друзьями, как это предлагают господа Извольский, Сазонов, Милюков, князь Львов и иже с ними. Нет и нет, господа. Только дружба между нашими великими империями — вот что нам необходимо.

Графиня поддержала разговор и позволила себе перебить рассказчика, чтобы самой высказать давно наболевшие мысли.

— О да, граф! Теперь все у нас устремилось к Франции! Не правда ли, господа? — Слушатели закивали в знак согласия. — Рвущиеся в Государственный совет либеральные партии считают Германию очагом консерватизма, часть офицерства — стремится отличится в новой войне и считает, что успехи легко достижимы в борьбе с Германией, как и в предыдущей стычке с азиатской Японией, естественно — при условии союза с Францией… Интеллигенция, которая должна вечно благодарить за науку немецких профессоров, симпатизирует республике и счастлива разрешением петь «Марсельезу», как гимн якобы дружественного государства. А всего лет двадцать назад за такое пение они были бы сосланы и по сию пору не могли вернуться из ссылки…

Кружок гостей слушал речь графини с явным удовольствием и одобрением. Она, почувствовав это, продолжала с воодушевлением.

— Русские купцы и промышленники считают своих немецких коллег основными конкурентов. Рабочие на фабриках терпеть не могут аккуратного и требовательного мастера — немца. Даже неграмотные мужики считают себя вправе жаловаться на немца — управляющего, который наказывает пьяниц и лентяев. Наш состоятельный класс, в подражание «Фронде»[6] бросающий большие деньги на Ривьере и в Париже, конечно же, выражает свои бурные симпатии французам. А также — к их ресторанам, бульварам, театрам, портным, кокоткам и шампанскому, полагая, что в этих симпатиях лучше всего отражается любовь к Франции.