Мю Цефея. Магия геометрии. № 4 (5) — 2019

— Все правильно, — кивнул старик, — я хранитель деревни. Там внизу, возле первого порога, ты уничтожил «Достаток» и «Спокойствие». Поэтому у тебя в деревне начались склоки, а урожая хватит только-только чтобы пережить зиму.

— Но Кей Ко…

— Знаю. Она уничтожила почти все. «Мир», «Процветание», «Любовь»…

— И что теперь с ними будет? Деревня исчезнет…

— Не исчезнет, — старик посмотрел на их скульптуру, — деревня будет стоять. Но какой она будет, решать тебе. Теперь ты знаешь, что нужно делать. Теперь ты хранитель. А мне пора уходить. Я очень устал.

Сказав это, старик медленно опустился на спину в ручей и растворился в нем.

Белый треугольник (Яна Вуйковская)

Кате было шесть. Она сидела на дне моторки, летевшей по залитой солнцем реке. Рулил моторкой дедушка, такой старый, такой сильный, такой умный. И добрый — взял ее с собой в город. Был август, скоро осень, скоро первое сентября, самое первое, с гладиолусами, запахом клеенчатого портфеля и пластмассового пенала, деревянной линейки и духотой коричневого платья. Еще у Кати были счетные палочки, алфавит в окошках, ровные серые карандаши и ручки фиолетового и синего цвета. И железная подставка для учебников.

Ей страшно не терпелось в школу, в первый «Б», но и торопить лето не хотелось — оно и так неслось во все лошадиные силы дедушкиной моторки навстречу, навстречу, навстречу… Вчера дедушка взял ее на рыбалку, тоже первый раз. Сказал, что теперь она должна учиться рано вставать. Утренний туман пах чем-то несбыточным и немного будущим. Дедушка пах бензином. Катя пахла пирожками, рассованными по карманам. Рыба пахла рыбой.

— Где заколку-то потеряла? — вдруг хлопнул ее по макушке дедушка. Он перестал смотреть сощуренными глазами вдоль реки и оглядывался.

Катя тоже огляделась в лодке — ну надо же, и правда потеряла! Мама купила заколки в начале лета — двух ярких красных божьих коровок, и они сопровождали Катю все солнечные и дождливые дни: и в чужом саду с самой сладкой вишней, и в глухом лесу в поисках сокровищ по карте, и в стогах, где она ныряла в сене, как в воде. А теперь божья коровка совсем одна, и Катя совершенно не помнит, когда последний раз видела вторую.

— Эх, растеряша. Дневник в школе только не теряй! Учительница не поверит, что его съела собака, — непонятно, но смешно пошутил дедушка, и Катя рассмеялась вместе с ним. И прижалась к его колену и тоже стала смотреть туда, где низкий купол неба сливался со своим отражением.

По правую руку проплывал маленький островок — три дерева и сотня чаек на нем. Таких на реке было не считано. Но этот был особенный — на нем стояла какая-то странная конструкция. Вроде как треугольная штука или пирамида, но не такая, как египетские, а узкая и высокая. И белая — августовское полуденное солнце отражалось от нее и слепило глаза.

— Деда, а там чего? — дернула Катя его за рукав. Хотела еще попросить подойти поближе, но постеснялась. Дед и так нечасто брал ее куда-то на моторке.

Дед сбавил ход, повернулся и долго-долго смотрел на островок, склонив голову будто в сомнении. Пробормотал что-то и вновь поддал скорости. Моторка задрала нос и с радостным визгом рванула по горячей глади воды. Катя все еще ждала ответа.

И только когда дедушка на обратном пути из города свернул не к берегу, где приковал моторку к столбу, а к остановке, буркнув «На автобусе поедем!», поняла, что спросила что-то не то. Но почему?

* * *

Кате было шестнадцать. Напротив нее работал веслами Генка, ежелетняя ее любовь. В прошлом году они все лето валялись по стогам, целовались до головокружения, выходили на зов друзей с затуманенными глазами и соломинками в волосах. Расставались плача и ждали друг друга всю зиму.

Этим летом Катя в первый раз выбралась в деревню после выпускных и то всего на две недели — перед вступительными. Мама купила путевки на юг, и Кате было обещано настоящее путешествие, если она поступит. А она поступит… Но летний роман длиной в пять — буквально — лет требовал завершения, и каждый день с ее приезда их с Генкой поцелуи были все более обещающими, пока он не похвастался новой лодкой и «Давай ночью на тот берег сплаваем?».

Он скинул рубашку сразу, как забрались в лодку. Сказал, что будет жарко в ней грести, но явно сразу же пожалел — ночь была прохладная. Но Катя не жалела — она смотрела на загорелую гладкую кожу, чуть светящуюся от все еще догорающего заката, и будущая ночь манила своим жаром, своей сладостью, замирающим ужасом и обещаниями.

— Ну почему все-таки физмат, а? — Генка спрашивал это по пять раз на дню. Катя смеялась и обещала пойти в педагогический, если провалится в университет.

Сейчас она просто пожала плечами. Ей не хотелось затевать этот разговор. — Мужа искать? Так чего искать, вот он я! — Западная заря не давала увидеть, как покраснела Катя — и неважно, что Генка тоже покраснел.

— Вот еще глупости! — фыркнула она. — Не собираюсь я замуж!

Генка нахмурился, а Катя стала смотреть по сторонам, ища повод перевести разговор.