Мю Цефея. Магия геометрии

— Не дерись. Учись хорошо.

— Постараюсь.

— Собрался? Зонт не забудь, там настоящий потоп.

— Видел. Спасибо.

— Осторожней.

— Угу. До вечера.

На улице было прохладно и сыро. Стоя на остановке — в одной руке портфель, в другой зонт, — Петр Аркадьевич слушал разошедшийся ливень, ожидая служебный автобус. Мимо кто под газетой, кто под зонтом спешили по своим делам ворчливые прохожие. Девочка выгуливала громадного пса с липнущей к бокам мокрой шерстью. Хлестко обматерила таксиста зазевавшаяся на светофоре старушка.

Скворчал пузырящийся асфальт. Автобус задерживался, не шел. Петр Аркадьевич ждал, стискивая ручку портфеля, которую давно не чувствовал из-за мозолей.

Наконец, когда он окончательно продрог под тонким плащом, к остановке подкатил заводской развозчик, и мужчина, захлопнув брызнувший каплями зонт, поспешил забраться внутрь.

Сидя у окна, Петр Аркадьевич сквозь протертую брешь в запотевшем стекле смотрел на смазанно проносящиеся мимо улицы. В салоне стоял негромкий мужской гомон, настолько привычный, что, сливаясь в унисон, не давал уху за что-нибудь зацепиться. Да и так было понятно: обсуждали итоги «Спортлото» со вчерашним матчем «Динамо-Локомотив», домашние склоки да извечный «производческий брак».

— …посидели?

— М? — не отрываясь от стекла, буркнул Петр Аркадьевич.

— Я говорю, как после вчерашнего? Хорошо посидели, Ирка не бузила? — повторил сидящий рядом Генка Захаров. — Аркадьич, ты чего? За станком смотри не усни.

Хохотнул.

Сразу вспомнилась ночь и непонятный сон. В какой-то брошюре он читал, что, если сон не запоминается, значит, мозгу это не нужно, а если все помнишь до мелочей, подсознание посылает тебе сигналы, как обработанная реакция на произошедшее днем. Мудреная канитель.

Зачем она отдала тапок?

Чушь.

— Ты где водку брал?

— Че? — удивился Генка, срывая зеленую крышечку с бутылки кефира и облизывая ее.

— Ну шкалик.

— Там же, где и сырки, у Ленки. А что, гудит? Вроде хорошо пошла. Будешь?

— Нет, спасибо. Просто… — задумался он. — Ничего.

— Ты только это, Данилычу не сболтни, а то сам знаешь.

— Конечно, — согласился Петр Аркадьевич и снова посмотрел в окно. Автобус подъезжал к умытой ливнем громаде завода.

Смена звонилась. Втиснувшись в рабочий комбинезон, прихватив промасленные перчатки и защитные очки, Петр Аркадьевич поспешил на привычное место к станку и, включив загудевшую установку, выудил из ящика первую необработанную деталь. Оживший цех зарычал, заворочался, словно проснувшийся великан. Заискрило, завизжало, брызнуло стальными спиральками в приемный короб.

Голова Петра Аркадьевича отключилась. За годы работы, что он точил тракторные подшипники, это давно стало профессиональным качеством. Движения, отработанные до автоматизма. Зазеваешься, замечтаешься, отвлечешься еще чего — затянет сначала пальцы, а потом дернет по самый локоть, и поминай как знали. Сколько случаев было, мужики инвалидами оставались. Эти дуры не прощают. Так что чпок, вперед, бзы-ы-ыть, чпок, вперед, бзы-ы-ыть. Зви-и-иу-у-у-у, звяк! И в корзину — готово. Пашите, бороните, возите на здоровье! Колхозы, кормите страну.

И снова.

До обеда с морсом, пюре и котлетой. Потом до гудка смены.

И снова.

Каждый день. Каждый год.

Всегда.

Мир прост и ясен.

Он любил автобус, потому что в нем успевал переключиться из заводского режима в обычный. Словно катящая к дому машина была неким тамбуром между двумя мирами, в котором отводилось время, чтобы перестроиться. Гомон уставших мужиков становился намного тише и убаюкивал, а мысли о доме, халате и жене с теплым ужином приятно расслабляли и успокаивали. Что еще человеку нужно?

Завтра опять на работу, и снова бзы-ы-ыть, чпок, вперед. Делать то, что у тебя получается, и делать хорошо.

И снова.

Только бы без дождя.

Может, Ирка сварганит сырники? Он давно их не ел. И обязательно со сметаной. Как когда-то у бабушки.

Хорошо.

Шуршание шин под корпусом автобуса убаюкивало.

Петр Аркадьевич клюнул носом, и ему пригрезился подшипник. С браком, зараза.

Ничего, утром он все исправит.

Сейчас домой.

* * *

Холодильник разбудил посреди ночи. С тихим щелчком включился и затарахтел.

Петр Аркадьевич некоторое время лежал, прислушиваясь к звукам, наполнявшим тишину квартиры. Шороху штор, гулу стройки за окном, дыханию спящей жены. Собака на улице молчала.

Бросив взгляд на часы и нашарив очки на тумбочке, он встал и посмотрел в коридор. Где-то там, в сумраке, покряхтывал старый советский механизм.

Выйдя из спальни, Петр Аркадьевич недоверчиво замер перед холодильником. Почувствовав стыд от нелепости ситуации, он с досадой поскреб небритую щеку, которая отозвалась шуршанием наждака.

— Бред какой-то, — заключил он. — Фигня.

Внутри «ЗИЛа» что-то негромко щелкнуло.

— А что, если просто пожрать пришел, а? Что с того? Слышишь? М? Жрать.

Помедлив, Петр Аркадьевич взялся за ручку и потянул дверцу на себя. Свечение изнутри усилилось, ноздри щекотнул знакомый манящий запах. Петр Аркадьевич замер.