Мю Цефея. Магия геометрии

Резкий оклик Иш-Чель оборвал радость. Ее палец указывал на контрольную плиту, где один за другим гасли огни. Невозможно. Сейчас все должно было просто светиться, потому что солнечный камень — ключ, который превращал весь комплекс — весь город! — в оружие и не только. Все расчеты показывали один и тот же результат…

И не учитывали того, что могла сотворить глупая девчонка, которая хотела слишком многого.

Посланник схватил меня за накидку и ударил о стену, как тряпичную куклу.

— Что. Вы. Сделали?! Эти крики в голове!..

— Мы не уверены. — Иш-Чель говорила неожиданно мягко, и я поймал себя на том, что киваю.

— Но узнаем. Этот твой дар может переносить других? Я покажу куда.

За спиной протестующе вскрикнул глашатай, но я уже схватил Иш-Чель за руку, посланника — за плечо, перебарывая дрожь отвращения, и представил…

Базальтовый круг, вытесанный в горах и до последней точки покрытый резьбой, был огромен, пяти шагов в диаметре и высотой до бедра. Он лежал в центре семиугольной пирамиды со сходящимся в точку потолком, под зеленоватыми пластинами горного кварца. Солнце все еще светило там, далеко наверху, но защелки уже закрылись, отсекая лишние лучи, и в ритуальной комнате царил полумрак. Смотреть это не мешало, совсем. Я мог разглядеть все до малейшей детали.

В самом центре плиты разинул жадный клыкастый рот солнечный бог, вернее, его мрачный двойник — солнце трансформирующее.

Лицо окружали символы четырех сгинувших эпох, а над пастью, над тянущимся вверх змеиным языком, раздвинув ноги, стояла Пчелка, обнаженная, как и требовал ритуал, повернувшись лицом туда, где сходились тоннели. К единственной двери. К нам. Лицо ее выражало полную безмятежность, а глаза смотрели — сквозь. Дар дернулся, пытаясь нащупать — не Пчелку, себя. Словно убедиться, что я — еще существую в мире, где есть лишь она. Возможно, так чувствовали себя люди.

Все, что мы послали с неба и из-под земли, оставило лишь темную тень на коже и сияние в глазах. Невозможно. Камень был пуст, камера заблокирована, значит, все оказалось в ней. Больше просто негде. И тогда… В памяти всплывали числа, расчеты — разум пытался найти утешение в невозможности того, что видели глаза.

Посланник оправился первым — ему не надо было сравнивать мою Пчелку с… этим. А назначение ритуальной комнаты он не мог не понять, едва ее увидев. Посол шагнул вперед, снимая с пояса короткий кривой меч.

— Именно потому мы и следим за вами! Неужели просто мира — мало? Мало не умирать?! Вас, — он махнул рукой, не оглядываясь, — я заберу наверх. Вечность в камерах. Я не слышал, чтобы кто-то выдерживал там дольше года. А эту двуличную самку я просто раздавлю, как…

Я хотел его остановить — и не мог. Только смотрел в глаза Пчелки, которые чуть двинулись, на уголки ее губ, поднявшиеся в улыбке. На миг пришла безумная надежда — теперь она совсем такая же, как я! Будет со мной, вечность.

Посланник легко вспрыгнул на край плиты, потянулся к Пчелке. Я так и не узнал, что он собирался сделать: погладить или нанести удар. В зеленоватом полумраке что-то сверкнуло — так быстро, что я едва заметил, — и кисть посланника упала на плиту. Следом — рука до локтя, плечо.

Пчелка проводила падающее тело взглядом мутно-зеленых, как болотная ряска, глаз, а затем посмотрела на меня.

— Знаешь, папочка, я так боялась, что ты поступишь со мной, как с мамой. Потом, когда появятся морщины. Ведь стареют и опускаются под землю все, верно? Все, кроме вас.

Ее голос — почти прежний, но она сама… Кто передо мной? Ровные срезы на теле посланника чернели, гнили, плоть растекалась по впадинам камня. Невозможно. Бессмертные не умирают так, словно их выпили досуха.

— Убьем ее! — Шепот Иш-Чель едва коснулся слуха. — Прикрой. Как бывало.

Пчелка нахмурилась, приложила пальчик к губам. Наклонила голову, глядя на меня, на Иш-Чель.

— Я всего лишь хотела не бояться. Хотела силы. Хотела быть, как вы. Но теперь… теперь мне хочется чего-то другого. Странного.

Мои руки горели даром, который рвался на волю. Убедить, солгать так, чтобы никто, даже я сам не почувствовал лжи. Жить! Но я не чувствовал Пчелку. Вообще. Передо мной стояла пустота, которая была — мир, и крылья бабочек осыпались пеплом. А Иш-Чель не стала ждать. Иш-Чель так и не поняла.

Черная, гудящая от силы плеть рассекла воздух, лизнула кожу на шее девушки, обвилась, готовая душить и рвать, — и застыла.

«Ну! Давай же!»

Пчелка, не замечая плеть, спрыгнула с камня. Посмотрела в лицо Иш-Чель снизу вверх.

— Ты мне никогда не нравилась. Всегда была против нас. Хотела, чтобы я умерла. Но сейчас в тебе есть что-то… приятное?

Я сделал шаг назад, проклиная свой бесполезный дар. В сознание били чувства бессмертной: изумление, недоверие, гнев на предательство тела, отказывающегося подчиниться. Просьба. Мольба. Как у людей. Еще шаг.

Пчелка провела язычком по предплечью Иш-Чель, и меня передернуло. Дар хлопнул, сводя пространство в кокон из крыльев. Меня нет. Иллюзия. На самом деле я — был и чувствовал вместе с Иш-Чель первый укус, жгучий, почти приятный. Чувствовал утекающую жизнь, по крупице и капле. Шаг.