Мю Цефея. Повод для подвига / Бремя предательства

— У меня только дочери, — отозвался Капитан, и в голосе его сквозила такая тоска смертная, что у меня аж сердце сжалось. Видно сразу, тема для него была больная, резала без ножа да по живому.

— Рыжие все, поди? — фыркнул Пес.

— Дочери? Да… Почему ты спросил?!

— «Гусиную» кровь ничем не вывести!

Капитан нахмурился, посмотрел на него пристально:

— Кто твой отец?

— Никто не знает, может и ты даже! — то ли пошутил, то ли серьезно ответил Пес. — Лагерь ваш стоял до войны в Нижнем Камне, я тоже оттуда родом…

Капитан потер щетину на подбородке, поднялся и пошел к выходу, глотнуть свежего воздуха.

— Да тут полстраны теперь таких, не переживай, отец! Нашлось кому родить, нашлось и кому вырастить! Нормально все, не бери в голову…

Горбун звякнул кольцами, приложил палец к губам, и Пес наконец заткнулся.

На ночлег разложились прямо среди костяков да тлена, воздух был тяжелый, разило смертью и могилой, я еле перетерпел, спал — хуже не бывает. Поутру гроза стихла. Лошадей пришлось стреножить и оставить на длинных веревках без присмотра, только Капитан чернозуба привязывать не стал, потрепал его по черной гриве, похлопал по спине и отпустил. Груженые седельными сумками, двинулись мы пешком вглубь тоннеля. Освещали путь факелами, мертвецов там оказалось еще больше, я, наверное, столько разом и не видел никогда — сотни, а может и тысячи.

Прошли под горой версту, не меньше, и уткнулись в глухую металлическую стену, всю покрытую диковинными узорами. Ждали недолго, ворота сами собой вздрогнули и разошлись, но не до конца: в тесную щель между створок едва можно было теперь протиснуться крупному человеку.

— Каждое утро так открываются?! — спросил Капитан.

— Только в торговые дни, — яркий солнечный свет слепил, Пес прикрыл глаза рукой.

Серая безжизненная пустыня начиналась сразу за воротами. Плоская пепельная гладь без единого холмика, ни травинки, ни кустика. Будто огромное высохшее озеро, зажатое со всех сторон отвесными скалами.

— Где город?! — Капитан обернулся, смотрел на Пса растерянно, погрузившись в залежи пепла по колено.

— Пепелища на твоей карте нет, говорил же — старая она, с довоенных времен ещё.

— Что произошло?!

— Запретное пламя вырвалось. Остались от Вышегорья только пепел да слезы, сам видишь. Тишина и покой круглый год.

— Поэтому они воевать прекратили, что ли?! — выдохнул Капитан.

— Наверняка, иначе сражались бы до последнего и победили любой ценой. А тут разом и некому, и незачем оказалось.

— Вот же конченый, заставил себя убить! — схватился за голову Капитан. — Можно же было иначе… Заставил взять грех на душу, проклятье…

Горбун хлопнул следопыта по плечу и указал рукой на темную полоску где-то на полпути к горизонту.

— Туда идти не хочу, — покачал головой Пёс. — Проклятые места, никто из развалин Цитадели назад не возвращается.

— Что там? — спросил я.

— Ну, раз тут один п-п-пепел, — хмыкнул Левша, — значит, там точно слезы!

— С тебя двести пятьдесят монет, отец, — сказал Пес. — Вот оно Вышегорье, заплати и разойдемся, мне здесь делать больше нечего.

— Проведи нас в Цитадель, — потребовал Капитан.

Горбун сбросил с хребта сумки, придавил ими мягкий пепел, поставил поровнее и взгромоздился сверху. На лице его играла улыбка, всем своим видом он показывал, что никуда идти не собирается, с места больше не тронется без приказа Капитана.

— Благодарю за верную службу, парни, деньги у Горбуна, никого за собой не зову.

— Я пойду, — неожиданно встрял Левша. — Вместе до конца!

— И я с вами!

Кто за язык тянул, зачем впрягся — сам не знаю.

— Ладно, — вздохнул Пес, — будь по-твоему, отец.

Он прикинул направление, достал чекан и быстро нащупал рукояткой начало мощеной дороги, скрытой под слоем пепла толщиной в ладонь.

Выбрались мы на нее, двинулись дальше налегке, все седельные сумки оставили Горбуну. Только Пес свои потащил дальше, как настоящий скряга.

Шли вполне сносно, почти не пылили, приноровились. До места добрались быстро, встали за полверсты до развалин передохнуть, попить водички, осмотреться.

Баламуту, похоже, голову напекло, приплясывал он, будто по нужде приспичило, «ветками» махал невпопад, на оплавленные черные стены пялился шальными глазами, бубнил на разные лады заунывно:

— Да не убоюсь зла… не убоюсь зла… не убоюсь зла…

— Это мост, что ли? — Капитан прищурился, внимательно рассматривал развалины Цитадели, на выкрутасы Блаженного он и раньше внимание никогда не обращал, привык давным-давно, видать.

— Ага, через ров, а на другом конце ворота были, они давно обрушились, там пролом в стенах.

— Мост прочный?

— Ходить можно, но лучше… — следопыт не успел договорить, потому что Баламут вдруг вытащил какую-то штуку блестящую из-под плаща и рванул вперед, держа ее над головой.

— Назад! — попытался остановить его Пес. — Стоять, кому говорю!

Но Блаженный не слушал, бежал и голосил:

— Чаша моя преисполнена! Чаша моя преисполнена!