— Со мной всё в порядке, — сказал Пьер сухо, и Ольга, уткнувшаяся было ему в плечо, отстранилась. Бледно-голубые глаза казались больше, фарфоровые щеки окрасились румянцем. Даже сейчас красивая. Любимая. Так ведь?
— В порядке? Ты… где был? Приходили из жандармерии, спрашивали тебя… А что я могла сказать? Где ты был, Петенька?
Вот, снова. Снова уголки губ будто сами собой поползли вниз. Что же так выводит его из себя? Нет, не слезы. Неужели… имя? Но ведь это и есть его имя — так Пьера назвали родители, так приговаривала матушка, приглаживая его непослушные волосы, и даже отец, грозя пальцем за очередную проказу. Но Ольга… Ольга до сих пор звала его Пьером — и вот, сорвалась. Не удержала в себе, как не удерживает при Жане, отчего мальчишка болтает на жуткой смеси французских и русских слов. Пьер просил… сколько раз он просил? Но Ольга только делает вид, что старается влиться, а на деле живет с оглядкой на страну, которой больше не существует. Если Пьер сейчас подберет оброненную ею книгу — неужели увидит текст на французском?
— Что ты молчишь? В газетах пишут… Не молчи!
Голос дрожит под стать ресницам. Она не ревнует, подумал Пьер. Даже представить себе не может, что он… Просто боится. Да Пьер и сам не мог себе представить. Мир рушится и погребет под собой самых прочных и незыблемых, самых предсказуемых и привычных — всех, кто не умеет под него прогибаться. Всех Ольг, в то время как Селин змейкой выскользнет из-под обломков. Каким хочет стать Пьер? Даже не так. Каким Пьер стать
— Со мной всё в порядке, — повторил Пьер как заклинание. И что-то такое проступило на его лице, отчего Ольга отшатнулась. Пьер подошел к кроватке сына, подоткнул одеяло. Мир маленького Жана пока еще стоял прочно. Хотя бы этой ночью.
У черного хода никого — как и во дворе, и на улице, пока он кружными путями возвращался к машине. Пьер расслабился: его еще не ищут. И ошибся. У авто его неожиданно ухватили сзади две пары крепких рук. В лицо уткнулась вонючая тряпка, земля под ногами качнулась. Хлороформ.
— Popalsya, suka! Po vsemu gorodu ishem tebya, padla, — прошептал в ухо хриплый мужской голос. На русском — ну конечно, все неприятности сегодня от русского. Пьер рассмеялся бы, но от слабости не мог пошевелить хотя бы мускулом.
Спереди подошел еще один, и Пьер поразился странному, нечеловеческому лицу с гигантскими глазами и длинным носом. Страшилище не стало обыскивать, только вытащило из кобуры служебный револьвер.
— Tashi ego v mashinu.
Пьера поволокли прочь. Он подумал о Жане и о том, как близко подошел к тому, чтобы навлечь всё это и на него. О Селин, которая наверняка знала наперед, но на которую не получалось злиться. И только потом в засыпающем мозгу мелькнула огненная вспышка…
…Жарко-жарко-жарко! Почему он не отключился? С каждой секундой Пьер чувствовал себя лучше. Только жар беспокоил, расходясь кругами от амулета Селин. Контроль за руками и ногами вернулся, но Пьер не подал виду. Лишь когда его спиной вперед начали втаскивать в салон авто, он выхватил припрятанный «дерринджер». Левый ствол разрядился в лицо носатого, который держал Пьера за ноги. Правый — себе за ухо, туда, откуда доносилось сосредоточенное сопение. Две пары рук разжались одновременно, и Пьер вывалился из машины обратно на тротуар. Ночной воздух пах кровью и пороховыми газами. Пьер осмотрел убитых, задержав взгляд на лысом четырехруком громиле. В оперативную разработку уже попадали агенты НКВД с
Машина у чекистов оказалась что надо — двухмоторный Simсa 8 Duo, с удлиненным кузовом и звериной прытью. Управление хотело закупить такие, но денег не хватило. А вот на НКВД, похоже, средств не жалели. В бардачке Пьер обнаружил экспериментальный пистолет-пулемет MAS 36. До этого он видел такой только в тире Управления, прямиком из секретной нулевой партии. И вот чекисты…