Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Отдохнув и вооружившись за счет гайдуков, сербы стали прорываться к Белграду. Тяжелейшие битвы с дахи ждали их под Мишаром и Делиградом, при Шабаце и Ужице. Многие потери нес наш народ по пути в тот город, который много веков согревал их и давал им веру в свободу и справедливость.

Разведка сообщала Карагеоргию о таких настроениях среди белградских дахи:

–Они не понимают, зачем изгнанные из Белграда сербы рвутся назад. Считают, что их там больше и они сильнее, и потому искать нам с ними столкновения – дело пустое…

Георгий ничего не отвечал, лишь хитро улыбался – его ответ мы все слышали и потому понимали: готовится восстание.

Когда я слушала рассказы отца или матери о тех восстаниях, которые сербы, наверное, всю свою историю поднимали против турок (включая знаменитое сражение на Косовом поле), я представляла себе эти выступления как какую-то огромную и беспорядочную сечу, в которой стенка на стенку сходятся хорошо вооруженная турецкая рать и босоногие, но революционно настроенные сербы, отстаивающие самое дорогое, что у них есть – свободу и возможность жить без ига. Но когда я своими глазами увидела все, что происходило в те дни в Белграде, я поняла, что к моим сказочным рисованным представлениям реальная жизнь не имеет никакого отношения.

По всему Белграду – то там, то здесь кучками собирались дахи – с одной стороны, – и сербы с другой. Все они были вооружены и передвигались по городу в полной боевой готовности. Одна группа могли смело встретить другую – и пройти мимо нее, видя, что в ее составе сосед, приятель вожака этой стайки, или просто, соразмеряя силы. Но в то же время, чем ближе становилось к закату, тем активнее становились эти передвижения… Не то, чтобы мирному сербу опасно было пройти по улицам столицы, но сама атмосфера тогдашнего Белграда подстегивала к тому, чтобы влиться в одну из этих группировок и с оружием в руках продолжить воинственное шествие по городу.

Вечерами и ночами столкновения случались все чаще, крови лилось все больше. При том, что днем ничего, как казалось, не предвещало беды – как я уже сказала, днем лагеря противников лишь одаривали друг друга грозными взглядами, сберегая силы для ночи. И тут рубили друг друга те, кто еще вчера жил под этим палящим солнцем среди скалистых гор и вечных лесов в мире и согласии. И тому, кто посмотрел бы на этот ужас со стороны, несладко бы пришлось. А тот, кто жил здесь годами, знал – каждый борется за свое право, за свою землю и ту, которую считает своей родиной, а потому ни осудить, ни остановить бойню не решился бы, наверное, даже самый смелый – если был кто-то смелее Георгия.

Что ни говори, а там, в Австрии я не видела того, кого привыкла видеть в Белграде – сильного, смелого, до отчаяния, волевого и дерзкого, привыкшего всегда брать свое, хотя бы даже и силой. Не сказать, чтобы там притупилась моя любовь к нему, но возраст мой еще диктовал свои правила – мне хотелось вечной схватки, вечного огня, жара, крови. Ему хотелось того же, но проявить себя там он не мог – разве что в бою, свидетельницей которого я не была. А здесь он снова стал прежним – тем, кого я почитала своим богом и кому так страстно отдавалась в постели, как не смогла бы даже Мессалина.

Будучи опытным уже стратегом, Карагеоргий сознательно создавал у нахальных дахи чувство превосходства, а сам тем временем увеличивал все больше число сербских группировок, привлекая свою сотню, стоявшую под Орашацем, для участия в ночных столкновениях. Численность сербов была неизмеримо выше – но основная масса пряталась за городом и выходила лишь под покровом ночи, чтобы у турок не было ощущения того, что народная армия представляет опасность для султана.

–Конечно, – говорил он, – они сегодня такие же враги султану, как и мы. Но не забывайте про зов крови – случись что, они снова породнятся, побратаются под угрозой нового врага, и тогда каждый турок станет преступать нам с оружием в руках. А значит и голову свою, и память использовать как оружие. Чем меньше будет в нем пороху, тем лучше…

Мудрость Георгия состояла и в том, что таким образом – путем не прямого открытого столкновения, как в битвах у пригородов Белграда, а медленных и поступательных действий вытеснить дахи получится незаметнее для султана. Если придет армия и выбьет его врагов, султан напугается за пашу и власть свою собственную; а если их просто всех перебьют то там, то сям в уличных драках – вроде опасаться нечего.

Получилось – султан прислал нового пашу не с армией, а с небольшим полком. И вот тут-то властитель Белграда увидел своими глазами то, что по-настоящему напугало его. Если для дахи, чтобы не вызвать их сплоченности, надо было преуменьшать свою численность, то для маленького турецкого полка, наоборот, следовало увеличить. У страха глаза велики. А уж если приукрасить это зрелище торжеством, то и вовсе сердце врага выпрыгнет из груди.