Мюрат

Это было более того, что я мог ожидать. Я поблагодарил генерала и предоставил ему доказательство моего интереса к рукописи, взяв с него обещание прислать ее мне непременно на следующее же утро. Генерал обещал и сдержал слово.

Вот эту рукопись очевидца, переведенную во всей ее выразительной верности, мы и предлагаем нашим читателям.

Глава I. ТУЛОН

18 июня 1813 года, в тот самый час, когда судьба Европы решалась у Ватерлоо, какой-то человек в нищенском одеянии молчаливо брел по дороге из Тулона в Марсель. Подойдя ко входу в Оллульское ущелье, он приостановился на маленькой возвышенности, которая позволяла ему видеть все окрестности. То ли потому, что он достиг цели своего путешествия, то ли потому, что, прежде чем войти в это темное и мрачное ущелье, которое зовут Фермопилами Прованса, он хотел некоторое время понаслаждаться восхитительным видом, открывающимся к югу, он присел на откосе вала, окаймляющего большую дорогу и обращенного одной стороной к горам, подымающимся амфитеатром к северу от города и переходящим далее в богатую равнину, с растущими на ней неизвестными во Франции деревьями. Там, за этой блещущей последними лучами солнца равниной, простиралось море, спокойное и гладкое, как зеркало. По поверхности воды легко скользил военный бриг, который, почуяв свежий ветерок с суши, открывал ему все свои паруса и, гонимый этим ветерком, быстро перебегал итальянское море. Нищий жадно следил за кораблем до того момента, пока тот не исчез между Гиенским мысом и ближайшим из Гиерских островов. Затем, когда бриг скрылся, он испустил глубокий вздох, уронил голову на руки и оставался неподвижным до тех пор, пока топот лошадиных копыт не заставил его вздрогнуть. Он мгновенно поднял голову, отбросил свои длинные черные волосы, как будто желая стряхнуть с чела горькие мысли, и вперил взор во вход ущелья, со стороны которого послышался шум. Вскоре он увидел двух всадников, которых, без сомнения, узнал, так как тотчас же, поднявшись во весь рост, он отбросил палку и, скрестив руки, обернулся к ним. Новоприбывшие, заметив его, остановились. Ехавший впереди спешился, снял шляпу, хотя находился еще в пятнадцати шагах от человека в рубище, и поспешил почтительно к нему. Нищий позволил ему приблизиться, не сделав ни одного движения и ожидая с видом мрачного достоинства, затем, когда тот был уже совсем близко, спросил:

— Ну, господин маршал, получили вы новости?

— Да, сир! — ответил подошедший печально.

— И каковы они?

— Такие, что я бы предпочел, чтобы кто-нибудь другой сообщил их вашему величеству…

— Итак, император отказывается от моей службы! Он забыл победы под Абукиром, Эйлау и Москвою?

— Нет, сир. Но он помнит неаполитанский договор, взятие Реджио и объявление войны вице-королю Италии.

Нищий ударил себя по лбу.

— Да, да, в его глазах, возможно, я и заслужил эти упреки. Но мне кажется, что он должен был бы помнить, что во мне было два человека: солдат, из которого он сделал себе брата, и брат, из которого он сделал короля… Да, как у брата у меня была вина, большая вина перед ним, но как у короля, клянусь честью, я за собой… я не мог поступить иначе… Мне нужно было выбирать между шпагой и короной, между войском и народом. Послушайте, Брюн, вы не знаете, как все происходило! Английский флот угрожал пушками порту. Неаполитанский народ бушевал на улицах. Если бы я был один, я бы с одним кораблем бросился в середину флота и со шпагой в середину толпы, но со мной были жена и дети. Все же я колебался перед мыслью, что эпитет изменника и перебежчика, связанный с моим именем, заставит меня пролить больше слез, чем стоили бы мне потеря трона и, может быть, смерть существ, которых я люблю более всего… Наконец, он не нуждается во мне больше, не так ли? Он отказался от меня как генерала, капитана, солдата? Что же мне теперь остается делать?

— Сир, вашему величеству необходимо покинуть на некоторое время Францию.

— А если я не послушаюсь?

— Мои полномочия таковы, что я должен вас арестовать и предать военному суду!..

— То, чего ты не сделаешь, не правда ли, мой старый товарищ?

— Да поразит меня бог, если я посмею…