Миусская площадь

– Я пробовала, но ничего не увидела, – ответила цыганка. – В следующий раз, – и она так же плавно и грациозно проследовала к эстраде и исчезла за черной ее шторой.

А Косте как-то сразу полегчало. Не видит – и не надо. Даже понимая, что смешнее цыганского гадания ничего нет, невольно доверяешься всей этой кофейной гуще. И зачем? К чему? Только душу засорять.

– Ну что ж, семьдесят три – не так уж мало, Вальтер. По нынешним-то временам и при нашей работе. Давайте поднимем еще по одной рюмочке коньяка и будем откланиваться – а то, не ровен час, до Берлина не доедем! – Константин Алексеевич нашел глазами хозяина и особым раскованным ресторанным жестом взметнул вверх руку. Тот подошел через минуту с маленькой сафьяновой папочкой, в которой лежал исписанный цифрами листок.

– Я прошу у вас прощения, господа, если что-то было не так, как мне и вам хотелось бы, – сказал Мойша. – Но вас, – обратился он к Вальтеру, – просит на два слова за кулисы большое очарование нашего маленького кафе. Она-таки не все вам про вас рассказала.

– Зайдите, Вальтер, все же интересно, что вы еще узнаете о предстоящих вам годах. Идите-идите, здесь расплачиваюсь я на правах хозяина! Ведь мы еще в СССР. А в Германии будет ваша очередь. О Польше не говорим – пока проедем, не успеем проголодаться.

– Спасибо, принимаю предложение. А цыганке, наверное, надо ручку позолотить. Мы ведь забыли о гонораре, – и Вальтер направился к эстраде.

– Спасибо, Мойша, за прием, за радушие, Бог даст, свидимся. Буду в Бресте – мимо тебя не пройду, – услышал Вальтер слова Кости, отодвигая тяжелую бархатную штору.

Цыганка стояла перед ним. Взгляд ее больше не казался тяжелым, но, скорее, растерянным или даже испуганным.

– Скажите своему другу, что ему нельзя ехать в Германию. Его ждет там смерть, притом очень скоро – всего через четыре дня. Через три на четвертый. Пусть лучше возвращается. Тогда он сможет прожить еще четыре года, пока его не арестуют а потом не расстреляют свои. Это очень мало, но все же четыре года лучше, чем четыре дня… У него очень плохая вещь! Тем, у кого она была раньше, тоже осталось всего четыре года. Я не смогла сказать это ему. И не захотела врать. Скажите ему! – и отвернулась.

Когда он опять вышел в зал, Костя был уже на улице, и Вальтер обрадовался этому. Те полминуты, что отделяли его от выхода – пройти через зал и подняться по каменной лестнице – давали возможность собраться с духом. Сказать? Не сказать? Как сказать? И можно ли к этому отнестись серьезно? Сам бы серьезно отнесся? К цыганке – нет!

– Ну что, пару годков вам накинули? – спросил Костя и взглянул на часы. – Надо поспешать, а то наши вещички без нас уедут.

– Костя, она говорила не о моих годах, а о ваших. Сказала, что нельзя вам ехать в Германию, что жить вам там меньше недели. Что нужно возвращаться, тогда еще четыре года проживете, до тридцать седьмого, стало быть. Прощаемся и сдаем ваш билет?

Константин Алексеевич расхохотался.

– Всю сумму обратно все равно не получить, придется в наркомате с бухгалтерией объясняться, а это уж – избави бог что такое. Нет уж, лучше поедем, а там будь что будет! – и действительно, прежней тревоги не было, ее как рукой сняло после разговора с цыганкой, когда они все втроем сидели за столиком. И теперь, при ярком свете дня, сама мысль о том, что к гаданиям цыганки можно отнестись серьезно, казалась просто смехотворной. – Пошли скорее к вокзалу! Бог даст, пронесет!

* * *

Немецкий перрон, длинный и чопорный, с тремя важными усатыми полицейскими, поочередно появлявшимися в окне купе, проплыл мимо и остановился, громыхнув напоследок всеми железными сцепками поезда. Было слышно, как паровоз удовлетворенно присвистнул на прощание, дескать, до встречи, когда соберетесь куда… Константин и Вальтер вышли из вагона последними, протянув проводнику несколько монеток.

– Меня должна ждать машина. Подвезти? – спросил Костя.

– Меня, напротив, ждут таможенные формальности. Нужно заполучить багаж, оформить доставку, в общем, часа полтора провожусь. Давайте-ка лучше встретимся вечерком, часов в восемь, в кафе, где-нибудь в центре, на Унтер ден Линден, да и обсудим кое-что.

У вокзала, у самой лестницы, стоял поджарый черный «Хорьх» с посольскими номерами, разъездная машина. Водитель, старый знакомый, взял чемодан, Костя протянул руку:

– Что, старина, не заели еще германцы? Как поживаете вы тут?

Пока водитель открывал багажник и укладывал чемодан, Константин Алексеевич подошел к газетному киоску. Он не смог отказать себе в старой привычке: приезжая в страну, покупать на вокзале газету. Вынув из кошелька несколько пфеннигов, оставшихся от прежней командировки, и переждав очередь из двух человек, основательного полного бюргера в пиджаке и жилетке и пожилой поджарой немки с длинным зонтиком, купил свежий номер «Ди Цайт» и с удовольствием сел на заднее сидение «Хорьха».