Загораживая узкий проход, он, пошатываясь, хватался то за носилки, то за руки констеблей, сам, казалось, не замечая рвущихся из груди рыданий. Рафаилу с Филиппом пришлось силой отвести его в гостиную, где всё ещё крутилась заевшая пластинка с весёлой песенкой о Джимми-морячке, и, когда музыка смолкла, ко всему прочему прибавилось шаркание и пыхтение констеблей, старавшихся развернуть носилки, не задев шаткие столики с вазочками и этажерки со всякой дребеденью. Опомнившись, Арчи затих и сделал попытку встать, но Рафаил склонился к нему и заговорил быстро и убедительно, положив обе руки ему на плечи.
Носилки погрузили в машину, и один из констеблей вернулся в дом, по-хозяйски заперев дверь на оба засова.
– Хм, – откашлялся он, обводя взглядом толпу перепуганных артистов. Констебль Дигнам был не так уж юн, но сейчас, оставшись без руководства, несколько растерялся. – Кто из вас… э-э-э… миссис Салливан? – спросил он, старательно скрывая своё замешательство.
– Миссис Сиверли, если позволите, – хозяйка пансиона передала повисшую на её плече горничную Мамаше Бенни и шагнула вперёд. Взгляд её сквозь стёкла очков в стальной оправе был так суров и холоден, словно именно констебль был повинен в том, что её приличный во всех отношениях дом стал объектом интереса полиции.
– Я попрошу вас собрать всех жильцов в гостиной, мэм. Сколько всего человек проживает в вашем пансионе на данный момент? – констебль вынул из кармана блокнот.
– Двенадцать, со мной и горничной будет четырнадцать, – без промедления ответила миссис Сиверли, метнув на Элис, начавшую громко шмыгать носом, грозный взгляд.
– Вас тринадцать, – бегло пересчитал присутствующих констебль и сделал пометку в блокноте. – Где же ещё один постоялец?
Все принялись тревожно оглядываться, пока Рафаил не произнёс негромко:
– Четырнадцать – это с Лавинией Бекхайм. Без неё нас тринадцать, констебль.
Слова его возымели странное действие. «…Тринадцать!.. И правда, нас осталось тринадцать!..» – открытие это взволновало актрис, и горничная, воспользовавшись поводом, снова захныкала и повисла на миссис Сиверли.
– Пожалуйста, прошу никого не расходиться! – обратился ко всем констебль Дигнам. – Инспектор прибудет с минуты на минуту! И он непременно пожелает побеседовать с каждым лично, – понизив голос до громкого шёпота и адресуя свои слова только хозяйке, произнёс он многозначительно. – Вы могли бы выделить для этого… ну, скажем, кабинет или…
– Но у меня в пансионе нет кабинета!
– Почему это, интересно, инспектор должен непременно беседовать с каждым?
Одновременно выкрикнули миссис Сиверли и Эффи, и обе уставились на констебля с досадой и возмущением.
– Таков порядок, мэм, – увещевающе ответил Дигнам, мысленно вознося молитвы о скором прибытии вышестоящего чина. – Произошло убийство, и само собой разумеется, что инспектор должен будет задать несколько вопросов каждому, кто находился в пансионе в момент совершения…
– Вы что же, думаете, что несчастную Лавинию убил кто-то из нас? – голос Эффи мгновенно преодолел путь от пиано до фортиссимо, она вложила в этот вопрос весь свой талант характерной актрисы – и преуспела. Все, даже Арчи, до сих пор пребывавший в оцепенении, сбросили тяжкий морок, и заговорили разом, не слыша ни себя, ни других. Горе, которое им ещё только предстояло осознать, заставило их искать отсрочки, и каждый пытался протестом отдалить этот момент. Констебль, отступивший от такого напора в столовую, для чего ему пришлось подняться на две ступеньки, возвышался над всеми с лицом растерянным и жалким.
– …устанавливают свои порядки! Да кто им дал право такое! Кабинеты, видите ли, им…
– …Всякому ясно, что это какой-то бродяга проник через чёрный ход, и вместо того, чтобы ловить его, полиция будет запугивать нас!
– …пережили такое потрясение… Хоть какое-то сочувствие, хотя бы к дамам… Мисс Прайс после премьеры нуждается в отдыхе…
– Когда он прибудет, этот ваш инспектор?.. Мы что же, так и будем сидеть внизу до самого…
– …должен осмотреть доктор! Констебль, вы слышите?! Почему её не осмотрел доктор? Куда её увезли? Вы должны сказать мне!
– Правда, с чего вы взяли, что кто-то из нас может быть причастен к такому кошмарному…
Помалкивали только настороженные близнецы, державшиеся плечом к плечу, Мардж Кингсли, Имоджен Прайс, Мамаша Бенни и Рафаил Смит. Последние двое имели все резоны недолюбливать полицейских, так как неоднократно сталкивались с ними в прошлом, но именно этот печальный опыт и подсказывал им держаться в стороне и не привлекать к себе внимания. Мардж казалась странно вялой, даже обмякшей – она стояла, привалившись грузным телом к стене и свесив голову к плечу, будто была не в силах держаться как подобает. Имоджен, напротив, была напряжена, как лисица, услыхавшая звуки охотничьих рожков – с очень прямой спиной она сидела на краешке табурета, у рояля, и глаз не сводила с напольных часов, звонко отсчитывавших минуты.