Мюзик-холл на Гроув-Лейн

– Чудесные строки, не правда ли? – Оливия прерывисто вздохнула. – Как жаль, что я не застала похороны нашей милой Люсиль… Вероятно, всем занимался её младший брат? Такой светловолосый джентльмен в светлом пальто?

– Неа, мизз, – Билли охотно вступил в беседу, потому как ему понравилось, что леди нисколько не задирает нос и обращается к нему весьма почтительно. – Вовсе эт не джнтльмен был, а леди.

– Леди? – переспросила Оливия с недоумением, обернувшись к нему.

Обрадованный, что сумел её удивить, Билли расплылся в улыбке:

– Ага, мизз.

– И как она выглядела? Вы запомнили её? Сможете описать? – Оливия постаралась не наседать на парня, но волнение было не унять.

Билли надолго задумался, а потом заговорил, бурно жестикулируя и стараясь произносить слова чисто, без гнусавости, присущей выговору кокни:

– Солидная такая леди, мизз, – Билли показал ширину плеч. – И высокая, вот прям как вы. Шляпа у неё такая была, – он изобразил руками над головой нечто вычурное и округлое. – Пальто у неё было тёмное, воротник такой вот большой из меха, – он снова изобразил нечто пышное и круглое, теперь уже вокруг шеи.

– А лицо, Билли? Лицо её вы запомнили?

– Неа, мизз, – повинился Билли. – Никакой возможности не было ей в лицо заглянуть, вот честное слово. Она всё время вот как стояла, – он повернулся к Оливии боком и прижал голову к шее так, что на виду осталась только часть щеки.

– А голос, Билли? Какой у неё был голос?

– Не помню, мизз, – Билли с сожалением пожал плечами. – Обычный, наверно.

– А что ещё вы запомнили? – Оливия, набредя на зацепку, сдаваться не собиралась. – Было в этой леди что-то необычное? Что-то такое, что привлекло ваше внимание?

Билли вновь задумался, и вновь пожал плечами.

– Да ничего такого, мизз, не было. Только вот с перчатками странно вышло… После похорон эта леди долго ещё стояла у могилы. Папаня мой хворал тогда сильно, ему лекарство требовалось принять, а уйти мы не могли, потому как могилу закидывать нужно было, а леди всё не уходила и не уходила, и папаня ругал её втихую на чём свет стоит, а она вдруг подошла к плите, и перчатками стала имя усопшей протирать. Ну, пока гроб опускали, землёй мёрзлой присыпало, вот она, видно, и решила побеспокоиться… А потом перчатки запачканные сняла и возле могилы бросила, и ушла, ни слова не сказав.

– И где эти перчатки? – быстро спросила Оливия.

Билли слегка покраснел и несмело поднял обе руки.

– Что ж, мизз, целые-то перчатки выкидывать… Они послужат ещё. Я, правда, подумал тогда: как это леди носила их, если они даже мне впору? – и он пошевелил крупными квадратными ладонями.

Оливия с интересом посмотрела на него.

– А знаете, Билли, вы ведь очень умны. И в придачу к этому наблюдательны.

– Не зна, мизз. Маманя моя так не думает, – Билли пожал плечами, но видно было, что похвала ему приятна.

Обратно они шли в другом порядке – первой шагала Оливия, а Билли топал за ней. Снег всё ещё падал, хлопья кружились где-то наверху в изящном танце, а потом беззвучно опускались на землю. Расстались молодые люди довольные друг другом и совершённой сделкой: Билли приобрёл скромный капитал в восемь шиллингов, а Оливия уносила с собой грязные перчатки девятого размера.

* * *

Время до премьеры тянулось медленно. Тишина давила на уши, действовала на нервы. Секундная стрелка ещё как-то двигалась, а вот минутная приклеилась намертво – когда бы Мардж Кингсли ни посмотрела на часы, висевшие над зеркалом в её гримёрке, они показывали одно и то же время. Снег, кружившийся за окном, казалось, превратил театр «Эксельсиор» в гигантскую герметичную табакерку, из которой никому не было выхода.

Она пошла было к Лавинии Бекхайм в надежде поболтать и выпить чаю, но её гримёрная была пуста. Мамаши Бенни тоже не было. Эффи сама находилась в таком взвинченном состоянии, что с ней Мардж было бы гораздо тяжелее. К Эдди она отправиться не решилась, а Арчи и Джонни только посмеялись бы над ней. Оставалась Имоджен Прайс, к ней-то Мардж и отправилась.

Однако та на роль душевного собеседника годилась ещё меньше, чем все остальные. Выслушав Мардж, она предложила ей выпить глоток бренди и не нести чепуху. Премьера новой пьесы – не визит к зубодёру, чтобы трястись, как несвежий пудинг.

– Будет лучше, если ты как следует порепетируешь ещё разок, – посоветовала Имоджен, смягчившись. – Я могу подавать тебе реплики.

Мардж, поблагодарив её и, по обыкновению, многословно извинившись, отказалась. Все знали, что Имоджен не умеет просто подавать реплики – она вымотает тебя репетицией так, что еле ноги унесёшь, а сама при этом лишь волосок с плеча смахнёт. Требовательная к себе, она и другим спуску не давала.

Выходя от неё, Мардж с ужасом представляла одинокое бдение у себя в гримёрке – замершие стрелки часов, однообразный снег за окном, давящая тишина, лампа, мигающая под потолком – поэтому Оливии Адамсон она обрадовалась так же, как потерпевший кораблекрушение радуется проходящему мимо пароходу.