Мюзик-холл на Гроув-Лейн

Этим вечером маленький пансион на Камберуэлл-Гроув гудел, словно улей. Миссис Сиверли, поджав тонкие губы, нехотя дала постояльцам своё разрешение, и теперь, застыв на лестнице, неодобрительно смотрела на то, как внутрь её приличного во всех отношениях дома вносят ящик с полудюжиной бутылок шампанского. Однако, когда Арчи экспромтом выдал пару цветистых комплиментов в её адрес, после чего запечатлел лёгкий поцелуй на тыльной стороне её ладони, она немного оттаяла.

К ужину не накрывали. У кухарки и горничной был выходной, да и на холодный гороховый пудинг, равно как и на лестерширский пирог с начинкой из свиного сала и угрей, никто бы в такой день не польстился.

Вместо этого заказали в чайной Биллингса пирожные и сэндвичи с лососем и соорудили застолье у Мамаши Бенни. Наверху, у Арчи, подальше от глаз миссис Сиверли, смешивали коктейли и разливали всем желающим превосходный портвейн из личных запасов хозяина комнаты.

Артисты в небывалом возбуждении сновали по этажам с картонными тарелочками в руках и бокалами для крюшона, переговаривались, смеялись, поздравляли друг друга с успехом премьеры и сообща предавались радужным мечтам – о том, как в завтрашних газетах появятся самые лестные рецензии на пьесу, как их актёрское мастерство покорит самых взыскательных лондонских театралов, и о том, какое сияющее будущее всех ждёт. Долгожданное вознаграждение за годы служения, счастливый билет в ту жизнь, которая чуть было не ускользнула от них.

Всеобщее веселье не поддерживали только двое – Рафаил Смит, скептически взиравший на коллег и не разделявший их воодушевления, и Эдди, который прекрасно понимал, что никакой ангажемент в лучших лондонских театрах его не ждёт, потому как умение лихо бить чечётку не замена актёрскому таланту. Пригубив бокал шампанского, он незаметно ушёл к себе, где улёгся на кровать лицом к стене и долго лежал так с открытыми глазами, бездумно водя пальцем по затейливому узору на обоях.

Лавиния Бекхайм последовала его примеру и тоже ускользнула в свою комнату, но не затем, чтобы предаться унынию, а совсем наоборот. Сегодняшний успех пьянил не хуже шампанского, а аплодисменты, которыми наградила её публика, вызвали к жизни воспоминания о тех временах, когда каждый её выход на сцену был настоящим событием для ценителей её таланта.

Затворив за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и глубоко вздохнула. Не загадывая наперёд, боясь даже помыслить о том, о чём так бесстрашно мечтали другие, чтобы не испытать позднее горького разочарования, она прикрыла глаза и позволила невысказанному заполнить её сердце тихой радостью. Вспоминая, как ей аплодировали, она была так счастлива, что вдруг поняла – никто не сумел бы подарить ей такое блаженство, даже Арчи. Ах, Арчи…

Лавиния подняла крышку патефона, стоявшего на комоде, и запустила механизм. Накинула меховое боа, которое обычно лежало, свернувшись сонной змеёй, на дне шляпной картонки, и, когда чарующие звуки старого вальса наполнили комнату, заглушив топот ног и голоса в коридоре, обняла себя обеими руками и принялась маленькими шажками плавно кружиться по комнате. «Пусть воет ветер, пусть злится стужа, а мне кроме него никто не нужен», – напевала она не в такт музыке старую песенку, которую частенько мурлыкала себе под нос её мать, собирая в саду спелые вишни к обеду.

Она не сразу расслышала деликатный стук в дверь, продолжая кружиться даже тогда, когда музыка смолкла. Стук повторился, теперь уже громче.

– Войдите! – крикнула Лавиния, дважды обмотав шею шелковистым мехом и приняв величественную позу.

Нет, это не он. Это сестра Адамсона, которая оказалась вовсе не той, за кого себя выдаёт. По виду скромница из скромниц, а сама строила Арчи глазки и даже ездила с ним в Аделфи. По всей видимости, держала её за дурочку и думала, что никто ничего не узнает.

Лицо актрисы так недвусмысленно выдавало все её мысли, что Оливия невольно смутилась.

– О, надеюсь, я не помешала?

– Вовсе нет, – холодно ответила та. – Входите, если вам угодно.

Оливия заискивающе улыбнулась и попятилась. Через секунду она появилась на пороге с плетёной корзинкой, обвязанной ядовито-розовым муаровым бантом. По коридору за её спиной пробежала разгорячённая Эффи, и Оливия скорей прикрыла дверь, чтобы не возбуждать понапрасну любопытство главной сплетницы труппы.

– Прошу, мисс Бекхайм, примите в знак моей дружбы и моего восхищения вашим талантом, – она поставила корзинку на узкую кушетку, прикрытую лоскутным покрывалом, и осталась стоять, так как присесть ей не предложили.

Лавиния сверкнула глазами, но любопытство всё же победило. В корзинке обнаружились чудесные дары: пузатая бутылка французского ликёра, коробка шоколада «Виктория» и фунтовая баночка эпсомской лавандовой соли для ванн.

– Благодарю, – она сухо кивнула. – Откуда вы узнали про Бенедиктин?

– Меня просветил мистер Баррингтон, – простодушно призналась Оливия. – Недавно он был так любезен, что согласился дать мне пару советов о работе со зрительным залом. Мы поболтали о том о сём – но больше, конечно, о вас, мисс Бекхайм.