Мюзотта

Жильберта. Не кокетничайте. Вы нравились мне и хорошо об этом знали... Если бы вы не понравились мне, доверие было бы ни к чему. Сначала просто нравятся; не будь этого, ничего бы и не вышло, господин...

Жан. Скажите Жан, как я сказал Жильберта...

Жильберта (колеблясь). Это не то же самое... Мне кажется... однако... Нет, не могу! (Встает и переходит налево.)

Жан (тоже встает). Как я вас люблю! Клянусь, я не только увлечен вами; я глубоко люблю вас, потому что нашел в вас неоценимые достоинства. Вы совершенство: в вас столько же рассудка, сколько и сердца. И ваше чувство совсем не похоже на обычную женскую чувствительность. Вы наделены великим и прекрасным даром отзывчивости; это качество благородных душ, и его теперь редко встречаешь в свете. Потом, вы красивы, очень красивы, исключительно и по-особенному изящны, а я как художник обожаю красоту. Но главное, вы очаровали меня до такой степени, что я не замечаю всего остального мира и не думаю о нем.

Жильберта. Я слушаю вас с большим удовольствием, но, пожалуйста, не продолжайте — это меня немного смущает. Впрочем, я хорошо знаю — я почти все предвижу, — что надо пользоваться сегодняшним днем, чтобы всем этим насладиться: это еще взволнованные слова жениха. Со временем они, может быть, будут тоже восхитительны, если люди умеют говорить, как вы, и любить так, как вы меня, кажется, любите. Но это будут иные слова.

Жан. О!

Жильберта (садясь на табурет перед столом). Так говорите же еще.

Жан. Меня привлекла в вас таинственная гармония формы и внутренней природы вашего существа. Помните тот день, когда я в первый раз пришел к вам?

Жильберта. Да, очень хорошо. Мой брат привел вас обедать. Вы, кажется, даже немного сопротивлялись.

Жан (смеясь). Можно ли доверяться вашему легкомысленному брату? Он проговорился вам об этом!.. Мне до сих пор неловко, что он вам все рассказал. Признаюсь, я немного сопротивлялся. Я художник, я привык к нашему особому обществу, живому и шумному, свободному в выражениях, и меня несколько беспокоила мысль попасть в такой почтенный дом, как ваш, в дом судейского чиновника, где есть молодая девушка. Но я так люблю вашего брата!.. Он такой оригинальный, веселый, он одарен такой умной иронией и такой проницательностью под маской легкомыслия, что я пошел бы за ним куда угодно, — и пошел за ним к вам. Но как же я был ему за это благодарен! Когда я входил в гостиную, где собралась вся ваша семья, вы ставили в китайскую вазу принесенные цветы. Помните?

Жильберта. Да, конечно.

Жан. Ваш отец заговорил со мной о моем дяде Мартинеле, которого он когда-то знал. Это сблизило нас. Но, разговаривая, я смотрел, как вы занимаетесь цветами.

Жильберта (улыбаясь). Вы даже слишком много смотрели на меня для первого раза.

Жан, Я смотрел на вас как художник и любовался вами, находя восхитительной вашу фигуру, позу и движения. После этого в течение полугода я часто бывал в вашем доме: меня часто приглашал ваш брат и влекло ваше присутствие. Я почувствовал ваше очарование, как человек, начинающий любить. Это была какая-то непонятная сила, неодолимо притягивавшая меня к вам. (Садится около нее с правой стороны стола.) Тогда у меня мелькнула смутная надежда, что вы, может быть, станете моей женой. Я постарался возобновить знакомство между вашим отцом и моим дядей. Они стали друзьями. Вы ничего не понимали в моих маневрах?

Жильберта. Понимала? Нет. Порой немного догадывалась. Но я была поражена, что такой человек, как вы, — в разгаре успеха, с таким именем, с такой славой — уделяет столько внимания скромной девочке, вроде меня, и я не могла по-настоящему поверить в искренность ваших намерений.

Жан. Но мы скоро сумели разгадать и понять друг друга.

Жильберта. Мне нравился ваш характер. Вы мне казались очень честным; кроме того, вы меня очень интересовали, я чувствовала в вас художника, вы пробуждали во мне мысль. Должна признаться, что и брат хорошо подготовил меня к тому, чтобы как следует оценить вас. Леон очень вас любит.

Жан. Я знаю. Думаю даже, что ему первому пришла в голову мысль об этом браке. (Помолчав немного.) Помните наше возвращение из Сен-Жермена, где мы обедали в павильоне Генриха Четвертого?

Жильберта. Еще бы!

Жан. Мой дядя и ваша тетушка сидели в глубине ландо. Вы и я — на передней скамейке, а ваш отец и Леон — в другом экипаже. Какая была чудная летняя ночь! Вы были со мной очень холодны.

Жильберта. Я так была взволнованна!

Жан. Вы, однако, должны были ожидать, что в один прекрасный день я задам вам этот вопрос; не могли же вы не знать, что я очень увлечен вами и мое сердце покорено.

Жильберта. Это правда. Но все же этот вопрос поразил и взволновал меня. Ах, я часто думала об этом потом и до сих пор не могу вспомнить, какие слова вы мне сказали! Вы не помните?