Младенца на трон!

— Государь велел мне три дня тута оставаться. Мол, тебе, чтоб поразмыслить, время надобно.

— Ну уж нет, — снова разгорячился атаман. — Я здесь хозяин, а про твово Петьку и ведать не хочу. В ночь не погоню, а на рассвете чтоб духу твоего в крепости не было! И боярам передай, что я Ивану Дмитричу вовек не изменю!

Глава 25

Конечно, Василий никуда не уехал. Полночи он просидел в кабаке, пытаясь сообразить, как уговорить Заруцкого. Государь, посланец Божий, доверил ему дело важное, а он назад с пустыми руками вернется? Вот уж нет!

Однако в голову ничего не шло. И так, и эдак вертел Васька, но ничего не придумал. Мрачный и злой, он к полуночи вернулся на постоялый двор и, решив, что утро вечера мудренее, завалился спать.

На рассвете следующего дня Василий уже стоял на заутрене в приделе святых мучеников Фрола и Лавра Сергиевской церкви. Раз сам ничего придумать не смог, авось Бог поможет. Он опустился на колени и принялся истово молиться за успех своего дела, за здоровье маленького царя и за упокой души любимой Настены.

Едва закончилась служба, как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, Васька увидел казака, тот кивнул на дверь и поманил его за собой.

"От атамана, гнать из крепости будут".

Но ошибся. Когда они вышли на улицу, незнакомец прошептал:

— Отойдем-ка, покудова никто не услышал.

Один за другим они пошли вокруг церкви. Василий держался настороженно и украдкой поглядывал по сторонам, пытаясь угадать, что его ждет. Но никого, казалось, тут не было, лишь вдалеке спешил какой-то инок да баба в криво повязанном платке мела двор.

Наконец незнакомец остановился под высоким дубом, тихо шелестевшим немногими бурыми листьями. Васька подошел и вопросительно уставился на казака.

— Ты, что ль, от государя будешь? — нетерпеливо спросил тот.

— Ну, я.

— Я Николка Роговец. Хочу тебе жалобу дать, поелику тут на правду надежи нет.

— Что ж, сказывай, — кивнул Васька.

— Есть тут у нас сотник, Ермолка Пугало, со шрамом на роже. А шрам этот с того, что в разрушные годы он снасильничал девку, а та ему черепком по морде-то и вдарила. И так-то худо, а она опосля еще и удавилась.

Василий замер, сердце глухо стукнуло и, казалось, остановилось. Он сглотнул подступивший к горлу комок и хрипло спросил:

— Где это учинилось?

— В Ярославском уезде, — жарко зашептал Роговец, — мы там с ополчением стояли, аккурат на святого Матфея. Зашли втроем в избу к ней, пожрать попросили. Мы-то с приятелем опосля ушли, а Пугало остался. Потом сказывал нам во хмелю, мол, сначильничал ее да заснул, а она прям возле него на ленте своей и удавилася. Проснулся, дескать, утрась, а пред очами ноги босые качаются. Девка-то больно хорошая, жаль ее.

Ни один мускул не дрогнул на лице Василия, хотя в душе бушевала такая буря, что он едва стоял на ногах. Сквозь шум в ушах он услышал собственный голос:

— Как звали девицу?

— Настасья, кажись.

Прислонившись к мокрому стволу, верный страж государев помолчал, восстанавливая дыхание.

— А чего ж раньше не донес?

Николка пожал плечами.

— Да как-то недосуг было, разбросала нас судьбинушка, думал, сгинул Ермолка в войне-то. Ан нет, на Успенье в Воронеже свиделись, и он на меня с ножом кинулся, дабы я про него не растрепал, да в реку сбросил. Вон, гля, плечо-то доселе замотано. Слава Богу, промахнулся — в грудь, стервец, метился.

— Понятно, — кивнул Василий. — Ладно, ступай с Богом. Сыщу я то Пугало.

— Верно, сыщешь? Ты не думай, я никого не боюсь, но все ж как-то… беспокойно.

Васька со злостью посмотрел на Роговца: доносчиков он не жаловал. Да и как знать, может, в смерти Настены этот казачок тоже виноват. Затылок вдруг заломило так, что на глазах невольно выступили слезы. Превозмогая боль, государев посланник кивнул:

— Не сумлевайся.

Всю ночь Пугало просидел на колченогом стуле в караульне, прикидывая, как ему поступить. Вставал, жадно пил, зачерпнув ковшом из кадушки студеную воду, и снова садился. Как оказалось, что за одно преступление его ищут на Москве, а за другое — здесь? Смерти он не боялся, но хотелось еще пожить. И потому напряженно думал, как выкрутиться. Ну вот что, что ему делать?! Бежать на юг? Или остаться и ждать, когда Роговец на него пожалуется? Но тут, он чувствовал, уже земля горит под ногами. Даже если Иван Мартынович не покарает, Николка может других подговорить. Или того хуже — перейдет Заруцкий, как предсказывал старец, под руку государеву, и что тогда? Люди Пожарского его, Ермолая, рано или поздно отыщут, к бабке не ходи. От них ни один атаман защитить не сможет. Князь высоко сидит, выше него только царь. Но у того свои заботы, с чего бы ему за всякую казачью голытьбу вступаться.

Если только не… Да! Верно! Нужно показать себя перед государем, совершить что-то такое, чтоб он благодарен был или даже по гроб жизни обязан, а о девке б и не вспомнил. И, если что, и от Пожарского захотел бы защитить.

Ага, легко сказать, но это ж надо сначала придумать, а потом суметь исполнить. И доказательствами не забыть запастись, а то чужую славу всяк присвоить горазд.