Младшая сестра

— Кейт носит пижамы, только когда холодно. А летнего белья у нее нет вообще. Теперь она щеголяет в больничных рубашках с завязками на спине. Мне хотелось бы приобрести для нее пару хороших сорочек. Где это можно сделать?

— Я отвезу тебя в магазинчик, куда ходила моя мать, когда жила здесь, — предложил Николас.

Они оба уже приняли душ и сменили одежду. Кресси пришлось надеть ту же юбку, в которой она была на вечеринке, а вот блузка была новой — светло-голубая французская, с белыми розами на груди. Изначально она принадлежала Фрэнсис, но та ее так ни разу и не надела.

На Николасе были белая льняная рубашка и темно-синие хлопчатобумажные брюки. Как обычно, повязанная на его шее косынка придавала открытому вороту рубашки официальный вид.

— Что-то ты притихла, — заметил Николас. — О чем думаешь?

— О том, что определяет нашу жизнь.

— Мы сами, — убежденно сказал он. — Конечно, еще на нас влияют наследственность и среда, в которой мы растем, но, как только мы взрослеем, все зависит только от нас. Каждый человек имеет выбор — либо плыть по течению и будь что будет, либо сказать: «Нет, я достоин другой жизни». И добиться, чего хочет. О чем мечтаешь ты, Кресси?

Вообще-то она мечтала любить и быть любимой, но она не могла ему это сказать. Еще подумает, что она набивается.

— Не знаю, есть ли у меня вообще в жизни мечта, — ответила она. — Ну, разве что обыкновенные житейские вещи, к которым стремится каждый человек. Может, у меня замедленное развитие, и я найду свое призвание не скоро. Однажды по пути из аэропорта «Хитроу» я разговорилась с пожилой женщиной, встречавшей внуков, и она поведала мне, что нашла свою страсть лишь в сорок пять лет. Ее муж был военным, и они жили в армейских городках по всему свету. Только когда он ушел в отставку и купил домик с запущенным садом, она стала заядлым садоводом и в этом нашла себя.

— Да, так случается, — согласился он. — Я знаю многих людей, которые нашли себя в достаточно зрелом возрасте.

Когда он начал рассказывать о них, Кресси поняла, что впервые встретила мужчину, слушать которого доставляет ей настоящее удовольствие. Обычно ее поклонники говорили о машинах, спорте, телевизионных программах, о жизни политиков и высших должностных лиц страны. Кресси слушала их из чистой вежливости и без всякого интереса. С Николасом все было совсем по-другому. Кресси чувствовала, что, если бы он говорил без остановки лет сто, она могла бы слушать его, затаив дыхание. А он ее? Вот в чем вопрос.

* * *

Николас остался ждать в зале для посетителей больницы, а Кресси пошла узнать, готова ли мисс Дэкстер принять гостя.

— Еще бы, давай его сюда.

— Я купила тебе новое белье. Не хочешь переодеться?

— Молодому человеку наверняка наплевать, как я одета, так что останусь в чем есть. Но все равно спасибо, это мило с твоей стороны, Крессида. Завтра я обязательно поменяю сорочку, а то больничное белье слишком уж смахивает на саван, для которого я еще не созрела.

Кресси приоткрыла двери палаты. В коридоре она увидела Николаса, читающего старый журнал. Кресси кивком предложила ему войти.

Когда он оказался в палате, Кресси представила его. Он встал по другую сторону кровати и взял больную за руку. Поддастся ли Кейт его обаянию? — гадала Кресси. Или разочаруется? Судя по книгам, написанным в молодые годы, она считала своим долгом ненавидеть мужчин. С другой стороны, очевидно, она испытывала совершенно другие чувства к юноше, изображенному на фотографиях, иначе не стала бы хранить его письма.

У Кресси отлегло от сердца, когда она увидела, что Николас и Кейт поладили. Выяснилось, что Кейт когда-то была пионером туризма — очень давно, когда для девушки было совершенно безопасно путешествовать одной по всей Европе, ловя попутные машины. В своих походах она дошла до Катманду еще до нашествия туда хиппи, а также побывала в Гойе, когда никто еще знать не знал об этом месте.

В палату внесли поднос с больничным ужином. Николас, взглянув на него, сказал:

— Выглядит не очень аппетитно. Здесь за углом есть ресторан, где мы с Кресси собирались перекусить, — пожалуй, я пойду и закажу три ужина. Это не займет более получаса.

Когда он удалился, Кейт сказала:

— Были времена, когда подобное авторитарное поведение очень злило меня. Сейчас же я смотрю на это совсем по-другому. Беда моя в том, что я воспитывалась отцом, который считал, что мужчины — это боги, а женщины — их рабыни. Только в сорок пять лет я смогла без предубеждения взглянуть на мужчин.

Кресси очень хотелось спросить ее о молодом человеке с фотографии, но она знала, что момент неподходящий. Вместо этого она поинтересовалась у Кейт, почему та решила жить до конца своих дней на Мальорке.