Младший брат

— Никакого сомнения, —- подтвердил прозаик Ч. — Врал, как сам выразился, для живописности. Но случай, согласитесь, характерный... А вообще отлично съездили, и выпили кое с кем, и поспорили. Ярмарка-то огромная, понаехало нашего брата писателя чуть не две сотни. Но книги там наши продавать трудно...— вдруг сказал он.

— Почему?

— Они читают меньше нас, Марк. Общество потребления — телевизор посмотреть, машину сменить вовремя, домик отделать. Известное дело. Ну и возможностей издательских у них, как ни парадоксально, мало. Рынок, говорят, свобода творчества, не стесненного идеологическими догмами. И снова брешут, как тот бургомистр. Читатель все-таки есть, читателю нужна настоящая литература, а не солженицынская пачкотня, и интерес к нам огромный, грех его не использовать...

Сергей Георгиевич увлекся, рубил воздух широкой ладонью, говорил уверенно и подробно. В Правлении ССП да и в самом ЦК поездкой их маленькой делегации остались довольны. Ни прозаик Ч., ни глупая Щипухина не ударили в грязь лицом. «Знаменитый русский писатель Ч.,— писали газеты после их телевизионного интервью, — тоже стоит за всемерное расширение культурных контактов между Востоком и Западом, за то, чтобы книги западногерманских писателей достигали советского читателя». (Слово «прогрессивных» из последней фразы почему-то выпало.) У коммерческой же делегации дела обстояли не так блестяще. Заваленные антисоветской стряпней, западные издательства упорно воротили нос от привезенных на выставку шедевров социалистического реализма. Состоялись, правда, дружеские посиделки с Гюнтером Пфердом, директором «Роте Фане», много было выпито хорошего пива и сказано прочувствованных слов, прозаику Ч. отважный антифашист подарил двадцать авторских экземпляров «Стального неба», только что вышедшего в немецком переводе, но тираж был ничтожный, гонорар символический.

— Со свадьбой-то все в порядке?

Марк показал будущему тестю список гостей — тридцать восемь человек. Зал в «Узбекистане» он уже заказал. На листке из блокнота невеста изобразила карандашиком фасон подвенечного платья.

— Все-таки белое? — подмигнул прозаик Ч.

— Но почему ты его подвенечным называешь? Просто свадебное.

— Мне так хотелось в церкви...

— Исключено, дочка, — посуровел прозаик Ч. — Тоже мне мода! Как ты думаешь, Марк, блажь это?

Марк кивнул.

— А ты, Глаша?

Глаша отставила свою пол-литровую кружку с чаем, и в синих ее глазах появилось то самое мечтательное выражение, которое заставляло Веронику бояться, что «вертихвостка» выскочит замуж и уйдет из семьи.

— Выгнать могут, — загадочно сказала она.

— Откуда?

— Из комсомола.

— Это само собой! По существу-то, что ты думаешь? Вот ты в июне у себя в деревне была. Как у вас там — венчаются?

— В Лихие Бугры ездят. На полуторках. Там и венчаются, и крестят.

— Почему ж не во Дворце, не в райцентре? — ужаснулся хозяин.

— Там мымра. Стоит с лентой через плечо, мямлит что-то. Десять минут на каждую пару. А в церкви свечи, в церкви хор поет, батюшка красивый, читает долго...

И она бросила испытующий взгляд на Сергея Георгиевича, который тут же принялся сокрушаться, относя народную отсталость отчасти за счет неумения Советской власти «разработать по-настоящему привлекательные гражданские обряды». Час был поздний. Ушла в свою комнатушку лукавая Глаша, стол опустел. Осталось на нем только три высоких хрустальных бокала, играющих при свете старинной люстры, забытая краюха хлеба да бутылка «Киндзмараули»[4] , которую радушный хозяин держал до поры в холодильнике в виде сюрприза.

— Единственная беда,—посетовал прозаик Ч.,—здорово меня эта поездочка выбила из колеи. Еще дня два возиться с отчетом, потом сразу в Опалиху — вести семинар для молодежи... Словом, со свадьбой никак помочь не смогу.

— И не надо,— благодушно сказал Марк,— утрясется.

— Надеюсь, дорогой Марк, надеюсь. И еще,— вспомнил он,— в конце месяца надо сдать статью, для которой и материалов пока нет, да и работа предстоит тонкая...

— Какая, коли не секрет?

— Вообще-то секрет,— поморщился Сергей Георгиевич,— но будущему зятю, пожалуй, могу и довериться. Ты ведь знаешь, что среди эмигрантов есть до ядреной фени всякого говна...

— Папа!

— Виноват, всякой дряни с сочинительскими наклонностями. Полторы тысячи названий, не шутка! Ну, пускай плещутся в своей вонючей луже. Они иностранные подданные, с них спрос невелик. Однако же рынок для антисоветчины немаленький. Вот и по нашу сторону границы попадаются охотники половить рыбку в мутной воде.

— Диссиденты?