Младший брат

– НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! – снова грянул глас божий. Над головой закружились вертолеты. Правда, они не шарили по земле лучами прожекторов. Ну конечно, инфракрасная оптика! У пилотов в небе она, наверное, тоже была. Я затащил Энджи под козырек церковного портика, подальше от всевидящих глаз на земле и в небе.

– СВО-БО-ДУ! – Я узнал мятежный голос Труди Ду. Она ударила по струнам гитары, ударные дробным стуком подхватили ритм, потом глубоко и густо вступила бас-гитара.

– СВО-БО-ДУ! – подхватила толпа и, бурля, выплеснулась из парка навстречу полицейским шеренгам.

Мне не доводилось бывать на войне, но теперь я, кажется, понимаю, каково это. Как чувствуют себя насмерть перепуганные пацаны, когда бегут через все поле навстречу вражеским цепям, понимают, что их ждет, но все равно продолжают бежать с воплями и руганью.

– НЕМЕДЛЕННО РАЗОЙДИТЕСЬ! – повторил глас божий. Он шел от грузовиков, расставленных вокруг парка. Их пригнали буквально в последние несколько секунд.

Потом опустился туман. Облако низвергалось с вертолетов и зацепило нас только краешком. Я вдохнул – и показалось, что голова вот-вот взорвется. По носовым пазухам словно ударили ледорубами. Из распухших глаз хлынули слезы, горло перехватило судорогой.

Перечный спрей. И не сто тысяч по Сковиллу, а все полтора миллиона. Против толпы веселящихся подростков полиция применила слезоточивый газ.

Мне не было видно, что там происходит, зато я все слышал. Слышал сквозь наше с Энджи сдавленное дыхание, пока мы стояли, поддерживая друг друга. Рев толпы захлебнулся, люди хрипели, выворачиваясь наизнанку. Музыка запнулась и смолкла, послышался усиленный микрофонами кашель.

Потом все стали кричать.

Кричали долго. Сумев наконец протереть глаза, я увидел, что копы подняли инфракрасные очки на шлемы и вертолеты заливают Долорес-парк лучами прожекторов. Стало светло как днем. На наше счастье, вся полиция устремила взгляды в парк, иначе при таком освещении нас с Энджи сразу заметили бы.

– Что нам делать? – сдавленно спросила Энджи, дрожа от страха. Я не сразу смог ответить. Сглотнул раз, другой, прочистил горло, потом заговорил.

– Ничего. Линять надо. Что тут еще поделаешь? Сделаем вид, что случайно проходили мимо. Выходим на Долорес, потом налево и вверх к Шестнадцатой. Идем спокойно. Типа мы тут просто гуляем. Мы тут вообще ни при чем.

– Не получится, – вздохнула она.

– А ничего другого не остается.

– Может, лучше бежать?

– Нет, – возразил я. – Побежим – нас сразу кинутся догонять. А если пойдем спокойно, решат, что мы ни при чем, и не тронут. У них и так работы по горло – такую толпу упаковать.

Весь парк был усеян корчащимися телами. Люди катались по траве, задыхаясь, протирая глаза. Полицейские хватали их под руки, надевали пластиковые наручники и швыряли в грузовики, будто тряпичных кукол.

– Пошли? – спросил я.

– Пошли, – кивнула Энджи.

Так мы и сделали. Зашагали, взявшись за руки, всем своим видом показывая, что не желаем ввязываться в чужие приключения. С таким видом, отворачиваясь, люди обычно проходят мимо назойливых нищих или уличных драк. Типа «не мое это дело».

Замысел удался.

Мы дошли до угла, повернули и двинулись дальше. Первые два квартала боялись рот раскрыть – сами не верили, что оторвались. Потом я с шумом выпустил из груди воздух и осознал, что шел затаив дыхание.

Мы добрались до Шестнадцатой и повернули к Мишен-стрит. Обычно по субботам в два часа ночи там довольно неуютно. Но сегодня все эти алкаши, наркоманы, толкачи и проститутки показались чуть ли не родными. Ни копов с дубинками, ни слезоточивого газа.

– Ф‐фух. – Я перевел дыхание, наслаждаясь свежим ночным воздухом. – По кофейку?

– Нет, – ответила Энджи. – Домой. Больше ни о чем думать не могу. Кофе потом.

– Ага, – согласился я. Она жила на Хейес-Вэлли. Я поймал ехавшее мимо такси. Нам сильно повезло – в нашем городе редко можно поймать такси, когда оно нужно.

– У тебя хватит денег на дорогу до дому?

– Да, – ответила она. Из окна на нас глядел водитель. Я распахнул заднюю дверь, чтобы он не укатил.

– Спокойной ночи, – попрощался я.

Она обхватила меня руками за шею, притянула к себе и крепко поцеловала в губы – не эротично, но как-то по-особенному интимно.

– Доброй ночи, – шепнула она мне на ухо и запорхнула в такси.

А я – с кружащейся головой, со слезами в глазах, терзаясь муками совести за то, что бросил своих собратьев по икснету на произвол судьбы, ДВБ и сан-францисской полиции, – поплелся домой.

* * *

В понедельник утром возле стола, за которым обычно сидела мисс Галвес, возвышался Фред Бенсон. Когда мы сели за парты, он объявил:

– Мисс Галвес больше не будет вести уроки в вашем классе.

В его голосе звучало хорошо знакомое мне самодовольство. Я заподозрил неладное и поглядел на Чарльза. Он сиял, словно именинник, получивший самый желанный на свете подарок.

Я поднял руку.

– Почему?

– Правила учебной части запрещают обсуждать вопросы трудоустройства с кем-либо, кроме самих сотрудников и дисциплинарного комитета, – ответил он, даже не пытаясь скрыть злорадство.

Затем он начал урок.