Младший конунг

Здесь ее спасал лишь опыт и ловкость. Она двигалась легко, как четверть века назад, будто и не было за спиной долгих лет походной жизни, двух родов, измотавших ее тело, ран, которые изредка, в непогоду и после тяжелой работы давали о себе знать. Жизнь не проходит бесследно, и сейчас, на диво обострившимся умом, женщина это понимала. Жизнь дает и отнимает, и, поскольку в мире царит закон равновесия, дает ровно столько, сколько отнимает, надо лишь уметь пользоваться ее дарами и мириться с потерями.

Гибкая и стремительная, она не столько рубилась, сколько уворачивалась и парировала щитом. Теперь ей стали ясны предостережения Альва, что еще ближайшие несколько лет ей не следует вступать в бой. Едва не упустив увесистый щит вместе с вражеским мечом, она заколебалась, не стоит ли теперь перебраться на «Лосось», и едва не пропустила еще один удар. Задумываться о постороннем в бою нельзя, можно расплатиться жизнью.

А потом на палубе аски стало ощутимо свободнее, и Хильдрид вдруг поняла, что отступить уже не может. Отступать не к кому.

На аске, с Харальдом Эйриксоном шло почти вдвое больше народу, чем у нее. Аска была лишь в полтора раза больше, чем драккар, но на нее можно было посадить много больше людей. Конечно, для дальнего путешествия это не годилось — в пути будет слишком тесно, да и судно слишком осядет, что очень опасно в бурю — но если путешествовать недалеко, скажем, через пролив и вдоль берега, то...

Гуннарсдоттер отшвырнула своего противника и огляделась.

У нее не было времени считать, сколько человек осталось в живых, но каждого из своих она не просто знала, а чувствовала. И теперь поняла, что из всего ее отряда живы не больше трех десятков воинов.

Она прижалась к борту, но ей, при ее весе, малой силе и с трудом повинующихся руках драться, не двигаясь с места, было очень трудно. И она увернулась, пошла боком, прикрываясь щитом, и стараясь действовать мечом медленно и плавно, чтоб не отказала рука. Сперва она сделала несколько стремительных шагов вперед, но потом, поняв свою ошибку, начала пятиться.

Лишь один взгляд влево и назад, туда, где бились остатки ее воинов. Под ногами лежало неподвижно и корчилось в агонии уже столько тел, что ступать было страшно. Нащупывая ногами палубу, она боялась в любую минуту рухнуть на доски, и это лишало всякой свободы маневра.

А ветер нес с моря запах влаги, и краем сознания она поняла, что буря будет, и будет довольно скоро — или ночью, или ранним утром, не слишком сильная. Здесь, в бухте, кораблям, скорей всего, ничто не будет угрожать. «Ты до самой смерти останешься прежде всего кормчим, — прозвучал в глубине ее души чужой и одновременно знакомый голос. — Как до самой смерти им был я». Олаф Сигурдарсон, подумала она. Только о нем сейчас не хватало думать.

— Хиль, слева! — взревел сзади знакомый голос. Она обернулась и увидела викинга, замахнувшегося на нее копьем, и его раззявленный рот с темными зубами — кто его знает, почему именно на них она обратила внимание. Чуть дальше Альв, рубившийся с каким-то низкорослым воином в длинной кольчуге, с изрядных размеров топориком и порубленным щитом, косился на нее с отчаянием. Видимо, это он кричал.

Он пытался отделаться от врага, но тот лип к нему, как муха к меду. Гуннарсдоттер отпрыгнула назад, неловко поскользнулась на руке одного из мертвых викингов, но сумела удержаться на ногах. Удар копьем по ее щиту отшвырнул ее к самому борту. Женщина чувствительно ударилась о планшир, но кольчуга, надетая на кожаный подкольчужник, которая должна была защищать от ран, защитила и от ушиба. Только отозвалось три года назад поврежденное ребро, чего Хильдрид практически и не ощутила в пылу схватки — лишь ненадолго перехватило дыхание.

В следующие мгновения ей пришлось худо — против нее встало двое воинов, и весьма умелых, а отступать было некуда. Альв, должно быть, в конце концов сумел справиться с противником, потому что копейщика как раз в тот миг, когда он замахнулся на Гуннарсдоттер, отставившую щит, чтоб защититься от другой атаки, буквально смело в сторону. Альв ударил его мечом сбоку, почти сзади, но никому не пришло в голову, что это нечестно.

В следующий миг викинга оттеснили от женщины. Откуда-то сзади до Хильдрид донесся крик: «Не убивать!» Кто кричал, о ком шла речь — она не поняла. Лишь вяло удивилась, но тут же забыла, потому что когда она билась, мир вокруг нее практически исчезал. Дочь Гуннара рубилась со следующим врагом, молодым и довольно щуплым, от которого разило потом так сильно, что даже до нее доползли волны терпкого нездорового запаха. С ним она справилась бы без особого труда, если бы ее раз за разом все сильнее не подводили руки.

Минуты тянулись, и женщина понимала, что если бой протянется дольше, в конце концов, ей нанесут такой удар, которому будет уже нечего противопоставить. В локте то и дело что-то неприятно замыкало, и предплечье переставало повиноваться, а пальцы норовили разжаться.