Младший научный сотрудник 3

— Не хотите говорить? — продолжил я, — имеете право… как уж там у вас принято выражаться… вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на адвоката, все, что вы скажете, может быть обращено против вас.

— Использовано против вас в суде, — поправил меня Джон.

— Это не так уж и важно, — ответил я, — но пусть будет в суде. Значит так, гайз, щас мы вас запрем в этой вот каморке, есть-пить давать не будем — если кто надумает раскрыть свою пасть и сообщить полезные сведения, стучите в дверь. Серёга, будешь их охранять.

И мы вдвоем подняли их с пола пинками… ну и запашок от них, конечно, шел после шампанского-то. Я быстро осмотрел головы обоих, а ничего страшного там и не нашлось, только по здоровой шишке у каждого. Потом мы их затолкали в каморку, от которой у нас имелись ключи, и заперли их на три оборота.

— Если что, сигнализируй, — сказал я Сергею, — а я помогу ребятам с управлением.

Глава 15

4 управление Минздрава, октябрь 82 года

Опухоль у Алевтины имела место именно в том месте, которое описал её супруг — не прямо вот гигантская со щупальцами метастаз, но приличных размеров и… да, и растущая. Через месяц-другой она вполне могла перекрыть вот эту вот артерию и вон ту вон железу…

Все это я увидел своим внутренним телевизором через десять секунд после начала осмотра. Попросил повернуться её на бок, рассмотрел проблему в другой проекции, лучше не стало. Ну а теперь давай шевели мозгами, приказал я сам себе, и придумывай, что тут можно сделать.

Ничего не придумал, тогда просто включил внутреннего дурака, взял и скомандовал опухоли — на месте стой, раз-два. И она взяла и ответила, эта скотина — чего раскомандовался, я тебе не подчиняюсь. А далее у нас произошел такой занимательный мысленный диалог:

— А кому ты подчиняешься? — спросил я.

— А никому, — ответила она с ехидной усмешкой, — я боевая единица сама в себе.

— Тогда чего тебе надо, боевая единица, — перешел я к более практическому вопросу, — чтобы ты оставила в покое Алевтину?

Последовало достаточно долгое молчание (Алевтина при этом испуганно косилась на меня, из чего я сделал вывод, что часть слов я все же вслух говорил).

— Мне нужно другое тело, — наконец озвучила свои хотелки опухоль. — Иначе я умру. А ты тоже ведь умирать не хочешь, признайся?

— Конечно, — сказал я, — никто не хочет. Я подыщу тебе это другое тело. Встречаемся послезавтра на этом же месте. А пока начинай сворачиваться, чтобы я понял серьёзность твоих намерений. На полсантиметра чтоб меньше было снизу… и метастазам скомандуй, чтоб отдыхали.

— Договорились, — глухо ответила опухоль, а я успокоил, наконец, Алевтину:

— На первый раз достаточно. Послезавтра продолжим.

А тут и Сергеич подтянулся с кухни, услышав наш разговор.

— Ну чего тут, Петя? — даже Камаком меня не назвал.

— Процесс пошел, необходима еще пара посещений, — ответил я.

— Знаешь, Саша, — подала голос супруга, — мне даже как-то легче стало. А с кем это ты разговаривал, Петя?

— Не обращайте внимания, — отговорился я, — сам с собой говорил, мне так легче работать.

И на этом мы расстались, а я ещё успел забежать в сороковую больницу. Памятуя о предупреждениях Зиночки, я надел куртку с большим капюшоном, набросил этот капюшон на голову, а ещё зашел совсем не со стороны приемного покоя, а с черного хода — знал я этот метод проникновения еще со времен моей первой жизни. Обычно-то там закрыто бывало, но два раза в день через него носили нужные в работе вещи.

Добрался до третьего этажа, в палату не полез, а попросил одного паренька в больничном халате (умный мальчик, сидел и читал книжку про электромагнитные поля) позвать маму сюда.

— А сам-то чего не пройдешь к ней? — спросил он.

— С соседками поругался, — придумал я на ходу гладкую версию, — неохота опять с ними общаться.

— Тогда это будет стоить денег, — ответил умный мальчик.

Я вытащил из кармана полтинник и сунул ему, а он через пару минут привел мать.

— Ты что-то сам на себя не похож, — сказала она, когда я отбросил капюшон с головы. — Хорошо, что ты в палату не полез — там только про тебя и разговоров было в последнее время.

— Я в курсе, — успокоил я её, — тут вот какая тема — завтра-послезавтра меня наверно в Москву пошлют. На сколько, не знаю, может и надолго.

— Поезжай, сынок, — погладила она меня по голове, — надо, значит надо. А меня послезавтра выписывают, и я сразу в санаторий… физрук обещал проводить.

— Вот и славно, — обрадовался я, — я, когда вернусь из столицы, обязательно тебя навещу. Да, как дела-то, что-то болит?

— Всё хорошо, сынок, — успокоила она меня, — уже почти ничего.

— Голова не болит?

— Она у меня с детских лет болит периодически, — поведала она, — так что к этому я уже привыкла.

— А живот?

— Вот живот почти что прошёл. Никакого сравнения с тем, что было до больницы.

— А суставы?

— Побаливают, — с удивлением воззрилась она на меня, — это возрастное, не лечится.

— Когда вернешься из своего санатория, попробую что-то сделать, — пообещал я ей.