Младший сержант Алексей Крайнов

Затем было совещание. Схоронившись за бруствером, Алексей обратился в слух.

Комбат:

– Слушай мою команду! Через полчаса, ровно в четырнадцать ноль-ноль, командование батальоном переходит к политруку Капитонову. Сейчас немедленно ты берёшь один взвод и ползком на поле – посмотрите, может, раненых немцев найдёте или отстал кто. Поспрошать бы, сколько там у них чего для нас припасено…

Быстрые удаляющиеся шаги, и голос замполита вслед:

– Аккуратней там, в плен не захотят, кончайте, не церемоньтесь!

– Есть не церемониться! – бодро голосом Лёшкиного ротного ответил убегавший.

– Чего сидишь, Николай Иванович? Давай прощаться, да дуй в лазарет свой! Там у тебя и без нас дел невпроворот. – Это комбат к фельдшеру батальонному обращается, понял Алексей.

После молчаливого сопения и похлопывания, забрав санитаров, врач и остальные командиры ушли.

Комбат:

– Потом сам соберёшь, распорядишься как надо.

– Не переживайте, товарищ майор, до подхода подкрепления продержимся!

– А придёт оно? Немец кругом. Ты вот что, политрук, приказ у нас был продержаться до завтра. Так что, если сегодня от наших вестей не будет, уводи людей. Прорывайтесь по темноте, с правого фланга через болото. Там если и поставили заслон, то невеликий – прорвётесь.

– А может, наши подойдут? Помогут? Вас в санчасть доставим?

– В сказки веришь? И то ладно – с верой легче… Я в детстве в церковь ходил, хорошо там было – тепло, спокойно. Мамка, папка, рядом сёстры старшие стоят… Да потерял потом веру-то! Сейчас вот лежу и помолиться страсть как хочется. За вас, за себя, за жёнку свою, дочурку… Но веру потерял и не могу! Как в детстве – искренне! Не могу! Да и услышит меня бог-то? Что ему до молитв отступника… – голос комбата затухал.

– А с ранеными, с имуществом как? – вернул майора к действительности замполит.

– Имущество уничтожить, – голос командира обрёл былую твёрдость, – для раненых бойцов носилки заготовьте. Только скрытно, чтобы противник не разгадал! Пойдёте на восток, до своих. Канцелярию батальонную береги, заполнять не забывай, потом перед матерями ответ держать будешь – где их сыновья похоронены! Как там, в сборной роте?

– Уже сдаваться было собрались, да я пресёк! – гордо ответил политрук.

– Расстрелял паникеров?

– Нет. По мордам надавал!

– Дурак! – затихающий голос командира вновь зазвенел сталью. – Вот ЭТИХ надо было стрелять, а не пацанов наших! Кто там у тебя сейчас командует?

– Интендант один, нормальный мужик.

– Командира третьей роты туда поставь. Да, и ещё – следи за оврагом вдоль дороги, где велосипедистов закопали. Сядь на него. Заслон поставь. Иначе по нему они к нам вплотную подойдут.

– А может, переждать ещё денёк-другой в обороне? Нормально пока всё складывается. А дальше? Ну не будут же наши всё время назад пятиться?

– Не получится. Теперь их черёд. Не дадут нам пары дней – им дорога нужна. Удавливать будут. Тебе бы отойти да в новом месте засаду устроить. Так заслонами и истощать их. Только без меня уже, без меня управляйтесь… Ну всё, иди – устал я, спать хочу. И… политрук!

– Да, товарищ майор.

– Ребят побереги – помирать легче будет! Всё, давай. Беги…

Когда шаги замполита удалились, Лёха выглянул из-за насыпи. Старый комбат, запрокинув назад голову, лежал на брезенте. Из закрытых глаз его, прокладывая светлые дорожки на пыльных, седых висках, бежали слёзы. Присев рядом, Лёшка достал фляжку. Влажной тряпкой намочил сухие, потрескавшиеся губы командира. Майор слабо вздрогнул и открыл глаза:

– Как зовут?

– Алексей.

– Вот, помираю я, Лёша! И вроде старый – пятый десяток пошел уже, а всё одно страшно. Ты помоги мне, Алёшенька, приподняться – перекреститься хочу напоследок. У Боженьки прощения попросить хочу…

Комбат заснул. Дыхание его стало спокойным и тихим; встревоженный Лёха, приникнув ухом к груди умирающего, несколько раз проверял: живой ли? Живой, умиротворённый, казалось, даже улыбался во сне. Накрыв спящего майора своей шинелью, Алексей тихо сидел рядом, поглядывая на суматоху вокруг. Батальон вновь зарывался в землю. Озаряя округу неестественной белизной повязок, возвращались с санчасти легкораненые бойцы, носились посыльные и подносчики боеприпасов.

Его не трогали. Красноармейцы, пробегая мимо, старались не шуметь, кивком головы задавая один и тот же вопрос – о состоянии здоровья командира. Но Лёха не объяснял – лишь сердито отмахивался. Так, сидя возле спящего командира, и задремал, пока приземлившийся рядом громила-санитар бесцеремонно не пихнул его в бок:

– Доктор обезболивающее прислал, надо укол поставить, – мотнул боец головой в сторону лежащего рядом комбата. И тут же, выпучив глаза. – Эх, братец! Да он у тебя помер!

– Как помер? Уснул товарищ майор! Я же слушал!

Возмущённый Лёшка поглядел на комбата. Тот продолжал лежать с закрытыми глазами, с той же лёгкой улыбкой на бледном лице. Потряс. Рот открылся, седая голова безвольно скатилась на плечо…

– Беги к политруку, доложи. Я в санчасть, там дел по горло – до ночи бы управиться! – пытаясь нащупать пульс у командира, распорядился санитар. Затем, отрицательно покачав головой, умчался.