Млечный Путь, 2012 № 03 (3)

Напомним, что эмансипация апокрифа Лема, взращенного доктором Вильчеком и доктором Вейсc-Фехлер, была возможна раньше всех, поскольку возник он, прежде всего, как продолжение материального бытия Станислава Лема (ДНК и нейроструктур белкового мозга). Эту специфику, принципиально отличающую его от гейдельбергского апокрифа, использовали в работах коллектива для получения результатов, недостижимых для апокрифа, интерполированного из продуктов ума Станислава Лема. Апокрифические процессы продвигались у Вильчека и Вейсc-Фехлер в противоположном направлении. Поэтому если МИР + АВТОР = ТЕКСТ, а ТЕКСТ — МИР = АВТОР, то ТЕКСТ — АВТОР = МИР. Раскладывая оригинальное творчество Станислава Лема на когнитивной сетке, отвечающей его разуму в момент творения, мы получаем сумму внешних влияний (импульсы из мира), которые после преобразования дали на выходе лемовский текст. В МАТЦГ похожие эксперименты давали бы нулевую информационную прибыль: так как их апокриф реконструировали, в частности, именно из текстов, все дело свелось бы к петле тавтологии. Краковско-венский пост-Лем, однако же, позволял тут более глубокие проникновения.

Основываясь на этой МИРООТКРЫВАЮЩЕЙ ИНЖЕНЕРИИ (reverse cosmogony) Вильчек и Вейсс-Фехлер получили довольно большой спектр «миров Лема»: в диахроническом смысле (мира, постигаемого Лемом во время написания очередных книг), а также модульном (разные миры для разных значений тех параметров апокрифа, которые нельзя верифицировать на основе исторических данных).

Сразу проявилось то, что мы давно знали интуитивно: именно что писатель живет всегда в другом, своем мире. Многие из этих миров Лема представляют довольно оригинальные черты. Так, например, еще в 50-е годы XX века Лем жил в действительности, в которой коммунизм ДЕЙСТВИТЕЛЬНО представлялся благом для населения, а капитализм ДЕЙСТВИТЕЛЬНО разрушался до основания. Немногочисленны были в мире Лема женщины, кроме того, часто выступающие в мужском облачении. Люди как вид массово испытывали менее или более мягкие формы психических болезней, в особенности неврозов навязчивости, маниакальных психозов и расширенных параной. В толпе, в группе — они теряли человеческие черты, уподобляясь насекомым. Непубличные физиологические функции, как испражнения и секс, представляли предмет темного культа, который имел своих жрецов, пророков и апостолов, святые писания и тайные коды; это был реликт животного давнего прошлого человека, силой суеверия удерживаемый вопреки разуму. Вокруг Лема было много машин — природа незаметно переходила в машины — которые незаметно переходили в Бога. Бог как таковой не существовал, но именно эта абсолютная заменяемость (неотличимость) «искусственного» и «натурального» создавала большое пустое МЕСТО ДЛЯ БОГА — в наступающих после друг друга мирах их занимали разные существа (чаще всего Компьютер или его Программист, всегда в какой-то мере дефектный, ограниченный). В некоторых поздних мирах доходило также до скачкообразной дегенерации Homo sapiens: в это время одинокий Лем находился среди полчищ юных техно-троглодитов. Ему подменили человечество, когда он обратил взгляд в будущее.

После получения полных прав краковско-венский апокриф Лема сразу заблокировал публикацию этих докладов, как и любых исследований, базирующихся на результатах работы апокрифической программы, в каждой из ее версий и в каждом временном разрезе. (Приложение А «Апокрифов Лема» содержит схемы, передающие внутреннюю иерархию каждого из трех обсуждаемых апокрифов. То, что правом признается как отдельное физическое лицо, в когнистивистическом подходе составляет конгломерат множества сотождественных апокрифов оригинального разума. Например, в настоящем краковско-венском апокрифе Станислава Лема он «живет», или функционирует, как оценивают ТКО, в порядка от 56800 до 260000 пост-Лемах, причем это воплощение лемоподобия колеблется в недельном, а также годовом цикле, ибо принимается во внимание уменьшение вычислительных мощностей в уикенды и увеличение счетов за электроэнергию для охлаждения в летний сезон. Однако похоже, право остается безразличным по отношению к ситуациям с шизофрениками или с любимыми Лемом жертвами рассечения спайки большого мозга.)

Лем выходит из матрицы

Отдельный раздел ТКО посвящают ключевому моменту в процедуре эмансипации каждого апокрифа. Пока функционирующий апокриф находится в замкнутой среде данной имитации (в случае пост-Лема это чаще всего были фрагментарные бутафории ПНР-овского Кракова, Закопане или Берлина 1980-х годов), он, разумеется, не отдает себе отчет в своей настоящей — то есть апокрифической — природе. Чтобы выйти за имитацию и выступать как сторона в процессах во «внешнем» мире (в реале), он должен сначала понять и принять факт, что является именно апокрифом, и что все это было не жизнь, а лишь имитация, и все, что он испытывал, испытывал благодаря мощности компьютера. Как показали более поздние эксперименты апокрифологов, редко какой разум переносит подобную деиллюзию без повреждений.