Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

И он сопротивляется до конца, не веря, не желая, отказываясь верить, и кивает в изножье кровати, где сидит с отсутствующим видом молчащая, теперь почему-то вечно молчащая Крис, но никто из них не признается в том, что ее видит.

Тогда он раскрывает свою главную тайну и говорит, что им нужно преодолеть тот бесконечный лестничный пролет, подняться на второй этаж дома, зайти в спальню, подойти к шкафу, открыть дверцу, достать коробку и найти в ней часы со странными знаками — они покажутся вам странными, ведь вы не знаете, что это такое, вы не знаете ничего, просто привезите.

Он дает им предельно четкие и точные инструкции.

Даже эти кретины не смогут напутать.

Но они все равно путают, и, когда он спрашивает, нашлись ли часы, они смотрят друг на друга с муторно печальным видом, который идет их лицам, как последней шлюхе с испитой мордой — наряд девственной школьницы. Затем они оборачиваются к нему и показывают то, что привезли из дома, из его тайника, где он спрятал свой драгоценный подарок — карманные часы Повелителя Времени.

— Прости, — говорит мать, этак меланхолично вздыхая.

Сука.

Она сжимает в наманикюренных пальцах ссохшийся, тронутый плевочками плесени апельсин.

7

Они продолжают лгать и притворяться, мне кажется, что вместо ртов у них — гнойные нарывы, язвы, которые разъела фальшь, когда они врут мне, я вижу вытекающую оттуда сукровицу.

Я никогда им не поверю, Крис. Ты нужна мне, значит, ты — настоящая.

Только, пожалуйста, заговори в их присутствии, чтобы они убедились.

Говорить только со мной больше недостаточно.

Слышишь меня?

Говорить только со мной — больше недостаточно.

Если ты продолжишь молчать и делать вид, что меня не замечаешь, мы утонем вместе, волна, которая нас проглотила и уволокла на дно, уже не позволит выплыть.

Помоги мне.

Скажи им, что ты здесь.

8

Стены белее зимнего снега в морозный день, когда тебя ослепляет сверху и снизу, солнце обрушивается, оглушает, чувствуешь себя маленьким и беззащитным, будто тебя разглядывают в лупу, и сразу видно, что с тобой что-то не так, покривленный…

Ты видела такой сон, где Доктор берет за руку и говорит: «Бежим!»? Я хочу бежать, но не пускают: на ногах и руках — ремни.

От белого приходится все время спать, чтобы не смотреть. Не открывать их, ну, понимаешь, что я хочу сказать? Нет? Слова путаются.

Слабо-умие. Я всегда этого боялся. Меня нет без моей головы. А голова раскалывается, куб из моего сна.

Так страшно.

Из глаз — влага. Как это называется? Трудно вспомнить. Глаза льются? Нет, не так.

Вспомнил.

Я плачу.

9

Когда все зарождалось, тот, кто придумал, кто сделал и совершил, его нет, но оно зародилось, миры пришли и стали. Каждый мир думает, что есть правда, а другой мир может быть, но лишь возможность, история для рассказа, детское, знаки на бумаге, которая собрана, где картинки, музыка, говорят люди, красивые и другие. Или вот если Доктор, который может быть, но мы лишь хотим, чтобы он был, и звезды близко, мир в механизме с числами, между створок вся душа внутри. Мы хотим, чтобы снаружи такое же, как внутри, а там нет, даже когда глаза льются, все равно. Но, если верить вот так, что я понял, как открыл, тогда внешнее и есть то, что внутреннее, как атомы и пыль, пусть не видишь, пусть закрыто, ведь существует все равно. Вне времени и материи, вот эта материя видна, а другая — нет, но я найду.

Пить.

Сладкое с газиками не надо мне, нет. Я хочу кислород, водород, два. Раньше я учился, глупая наука, скучная, а сейчас смешно. Химия.

Ты не сказала мне больше, ни одного слова не сказала, хотя я здесь уже долго, день и ночь, день и ночь — множество. Ничего не сказала мне.

Я не знаю больше.

Боюсь и не знаю, очень испуганный, что не знаю. Как верить, не знаю больше.

Если не скажешь мне ничего, я очень ждал, очень, что заговоришь, но ты склеенная какая-то, губы.

Тебя нет, да?

Обусловленная реальность

В кабинете те же краски, те же оттенки земли, коры, крепко заваренного чая и палых листьев, облетевших с шевелюры уходящей осени.

Здесь уютно находиться, даже когда понимаешь, насколько хорошо продуман и просчитан этот уют, из чего выстроен, и как работает над твоим восприятием, на каком языке говорит с подсознанием. Все равно быть тут — почти удовольствие, будто сидишь в просторной деревянной коробке, стены которой оберегают тебя.

И мебель по-прежнему выглядит основательной, крепкой и сколоченной на века, не то, что трухлявый мусор, штампованный на китайских заводах или где там еще, в дальних от цивилизации местах с дешевой рабочей силой.

Он вертит шеей по сторонам и замечает с усмешкой:

— А зелень-то пропала.

— Прости?

— Тут стоял горшок с цветком или растением, не знаю, не разбираюсь, что-то зеленое. Я сказал, вам нужно больше зелени, мол, устройте оранжерею на радость покупателям. В смысле, клиентам. Всем нам, вашим маленьким подопечным, грустным уродцам, которым вы пытаетесь вправить мозги, а они все не вправляются. Да, я помню, стояло тут… А сейчас нет его.

— Сейчас нет, — соглашается доктор и добавляет: — Все меняется.

— Неужели, — произносит пациент без вопросительной интонации.