Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

Но меня это не убедило, и хоть я понимал, что человек с годами меняется, все-таки тот молодой человек из дневника, который должен был быть мной, казался мне совсем чужим.

Понимая, что в любом случае, независимо от того, что случилось со мной после репликации, нет никакой возможности что-то изменить, я постепенно успокоился. Я начал готовиться к новому путешествию и старался сделать все, чтобы отправиться поскорее. Два моих деда очень сблизились. Это нелепое выражение, конечно, но дела обстояли именно так. К деду один так и не вернулись воспоминания полностью. Дед два ввел его в подробности ведения дел в семейной фирме, а на мой вопрос о юридических и других бюрократических тонкостях небрежно ответил, что это мелочи, которые на демократической планете не имеют особого значения.

Поскольку дед один не мог вспомнить, и как его зовут, чтобы как-то к нему обращаться, дед два решил придумать ему имя.

— Секу, — предложил дед два.

— Годится, — согласился дед один, который в жизни обычно не обращал внимания на бытовые подробности, к каким относил и имя.

— Почему именно такое? — удивился я.

— От слова «секундос», — пояснил дед два, — то есть второй.

Я хотел было ему возразить, что на самом деле хронологически он сам — второй, но отказался от этой мысли. С одним дедом трудно спорить, а с двумя вообще невозможно.

Мои деды были широко скроены, и факт неуспешной репликации и дублирования вообще не отразился на их психике. Их жизнь даже стала интереснее. А вот я испытывал экзистенциальные терзания относительно моей идентичности, моей сущности и моей одинаковости. Меня волновал вопрос, в какие моменты своей жизни человек становится отличным от своего предыдущего я. Ведь получается, что мы постоянно реплицируемся и непрерывно теряем какие-то частички своей прежней сущности.

Отягощенный подобными сомнениями, я отправился в очередное космическое путешествие, хотя и не представлял точно, куда я собираюсь. Попрощался с дедами, которые готовились к экспедиции на драматичный вулкан Потокол, чтобы наконец сфотографировать живущее в лаве существо. Я и думать не хотел, что будет, если один из них погибнет в кратере ужасного вулкана. Они приглашали и меня, но я, естественно, отказался. Обнял их на прощание. Я любил деда, а теперь люблю их обоих. Я попросил их быть осторожными и обязательно сообщить мне, когда вернутся из экспедиции.

На третий день полета, когда я вел унылый спор с корабельным мозгом (в сервисе что-то напутали и вместо развлекательного мозга с большим набором анекдотов и забавных историй мне установили электронный мозг, предназначенный для философских диспутов), появился голообраз деда. Я прекратил спор о тезисах Святого Августина относительно рассмотрения Троицы в качестве созидательного и движущего принципа и подождал, пока дед сфокусируется.

— Здравствуй, — сказал он, и я не смог понять, который он из двух.

— Здорово, — ответил я. — Извини, ты кто? Секу?

— Нет, — засмеялся дед. — Секу изучает пробы из вулкана.

— А, как все прошло? На этот раз никто не плюхнулся в лаву? — шутка была тупая, но мне стало легче, когда я понял, что оба они вернулись невредимыми.

— Нормально, — ответил дед. — У нас все хорошо. Но…

Это незаконченное «но» ввело меня в оцепенение.

— Но что? — спросил я без чувств.

— Звонили из отдела Репликации. Установили какое-то несоответствие в твоей репликации.

Я ничего не смог сказать. Просто упал в кресло, тупо глядя на голообраз.

— Ничего особенного, — успокоил меня дед. — какое-то мелкое несоответствие, но они должны нас предупредить.

— И что? — спросил я по инерции, ничего не соображая.

— Ну, сделают вторую репликацию, — спокойно сказал дед, словно сообщал, что приобрел вторую копию Пикассо. — Гарантируют полную идентичность.

— Как? — крикнул я. Корабль приближался к субсветовой скорости, и голообраз начал расплываться. Наверняка связь сейчас исчезнет. — Как вторую репликацию? Это невозможно.

— Да почему же невозможно, — возразил дед. — Нас же двое. Вот вернешься и познакомишься с самим собой, если, конечно, вы пересечетесь, ты же у нас большой бродяга.

Познакомлюсь с самим собой? Это звучало бессмысленно и абсурдно. Лучше уж не пересекаться с самим собой. Я истерично ухмыльнулся при этой мысли. Образ деда становился нестабильным.

— Подожди! — крикнул я. — Что сказали в отделе? В чем ошибка? Какое несоответствие? Провалы в памяти? Срыв в системе ценностей? Ошибка в моральном плане? Недоработки с этикой? Отсутствие альтруизма или умственного багажа? Скажи, чем я отличаюсь от себя предыдущего?

Даже если и хотел, дед не успел мне ответить. Голообраз побледнел, истончился и через миг от него осталась лишь маленькая блестящая точка, которая светилась несколько секунд и затем исчезла.

Я всегда считал, что мечта людей о бессмертии не приведет ни к чему хорошему. Я налил себе столетнего коньяка, которого дед дал мне в дорогу, посмотрел на экран, где космос блестел миллиардами голоточек, и спросил электронный мозг, не хочет ли он поспорить на тему, является ли череда человеческих жизней простым воспроизводством схем или идей.