Млечный путь

Чтобы не слышать несущихся вдогонку воплей, Нурания вышла за ограду, села на теплый от солнца камень. Там и застал ее Генрих, жалкий прихвостень хозяйки. Тоже ругался похабно, грозил страшными карами, но, увидев на коленях Нурании увесистую палку, руку поднять не посмел. Хилый, тщедушный, он полагался больше на свой ядовитый язык, чем на силу.

Бунт Нурании даром ей не прошел. Два дня держали ее без еды, но она даже голода не ощутила. Мысли ее были далеко отсюда. Два дня и две ночи, проведенные под замком, прошли в лихорадочных раздумьях. Раньше, чуть не ползком дотащившись до лежанки, она забывалась в тяжелом сне, теперь же, несмотря на усталость, страдала от бессонницы. С головой укрывалась в старое тряпье, заменяющее одеяло, ворочалась с боку на бок, а сон не шел. Все чаще память возвращалась к мучительным подробностям пережитых событий: тесный скрипучий вагон, плач и смех близнецов, треск автоматов... Не успеют отдалиться эти звуки, перед глазами всплывает бескрайнее бело-зеленое капустное поле, в уши врывается задыхающийся от ненависти крик Марты, требовательный визг свиней...

Оживала душа, пробуждалось задавленное горем сознание, и все сильнее охватывало Нуранию беспокойство. Странные, нехорошие мысли приходили ей в голову. Как случилось, что она и другие советские женщины оказались в этом мире зла и насилия? Почему ее страна, великая, непобедимая, не сумела защитить свои границы? Значит, правда, что в Красную Армию проникли вредители, враги народа, которые развалили ее изнутри? Помнит Нурания, как в школе из учебника истории выдирала страницы с портретами маршалов-изменников. Помнит и другое: тихие, с опаской, разговоры Зарифа и его товарищей, которые жалели своих арестованных командиров, сомневались в их виновности. Но как, почему все же это случилось?

Думает, страдает Нурания, голова идет кругом, а ответа на эти страшные вопросы нет.

Взять Марту. Откуда в ней эта жестокость? Ведь посмотреть — женщина как женщина. Ну, не красива, характером вздорна, но таких, как она, тысячи и тысячи. Видала Нурания женщин сварливых, глупых, а таких, как Марта, встречала разве что в книгах. По словам Валдиса, не такая уж она и богатая. Обыкновенная крестьянка. Пока мужа и сына не забрали в армию, с хозяйством управлялись сами, едва сводили концы с концами. Но тот же Валдис говорит, что война ей пошла на пользу, потому что и капусту, и свиней Марта продает армейским властям. Теперь, поправив свои дела, мечтает стать богатой помещицей, получить, благодаря сыну, имение на Украине, как обещал германским крестьянам сам их фюрер. Потому, видно, и взбесилась, узнав по радио об отступлении немецких войск, что это отдаляло ее мечту, ставило под удар взлелеянные, продуманные до мелочей планы.

Нет, не может Нурания оставаться здесь. Голова цела, когда ее низко склоняешь, считает Валдис, советует быть покорной и послушной, но это не для Нурании. Не о покорности она должна думать, а о мести!

Целую неделю ходила она как во сне, все думала, сомневалась и решила: бежать. Вот только наступят теплые летние дни, и она уйдет прочь из этого проклятого дома.

Как бы торопя и подталкивая на этот шаг, ей все чаще снятся лопочущие что-то веселое маленькие близнецы, отец с матерью, пронизанные солнцем ясные родные дали. А проснется — и нищенская постель и одежда, вода и скудная пища, даже обкорнанные, как хвосты стригунков, куцые деревья, мрачным солдатским строем обступившие усадьбу, — все источает полынный дух. Странно это, тревожно. В родных краях Нурании растет такое множество разных трав и цветов, что не горькой полыни чета. Так нет, не благоухание весенних степей, а запах полыни преследует ее...

Скрытая от постороннего взора напряженная работа мысли не могла не сказаться и на поведении Нурании. Смотрит на нее Валдис и ломает голову: как же так?

Жила себе женщина, задавленная горем, собачьей жизнью, равнодушно, безмолвно выполняла самую тяжелую работу, и вдруг что-то случилось. Глаза то вспыхивают затаенным блеском, то темнеют от гнева, даже походка изменилась, стала порывистой и уверенной. Молчавшая целыми днями, она теперь то и дело сама заговаривает первой и, что особенно удивительно, старается разговаривать только на немецком. Ее интересует природа здешних мест, реки и горы, дальние и ближние хутора, дороги. «Да, — решил Валдис, — немного оправилась от горя и смирилась женщина, поняла: плетью обуха не перешибешь. Судьба. Уж ее-то не объедешь...»

Пока искал работу, Валдис вдоль и поперек исходил окрестности Мюнхена, а раньше, когда его бывший хозяин был еще здесь, повидал и другие города, поэтому охотно делился своими познаниями.

— Ну, ты уж знаешь: река, что за капустным полем проходит, это Изар. Километрах в сорока он впадает в Дунай. А Дунай — большая река. Пожалуй, не меньше Волги. Течет по Австрии, Венгрии, Югославии и до самого Черного моря...

Нурании этого мало, ее интересуют дороги.

Однажды у нее вырвалось:

— Эх, была бы карта!

— Зачем она тебе? — насторожился Валдис.

Нурания замешкалась лишь на миг и тут же нашлась: