Млечный Путь

Однако солнце стояло еще довольно высоко, когда миновал он последний поворот лесной дороги. Помедлил. Все было тихо. Вековые сосны тянули извечную свою ровную песню и проливали покой на душу. Человек впал в минутное забытье. Можно было подумать, что все, чем томилась душа до этого, было пережитым уже кошмарным сном. Он прибавил шагу и вышел на опушку. Отсюда можно было увидеть весь поселок: три улицы, мельницу, мосток через речку, два бревенчатых двухэтажных дома, две кузницы и новую придорожную гостиницу, возле которой каждый день останавливался автобус, — шоссейная дорога проходила вблизи поселка. Но он глянул — и в глазах потемнело: все черно, обуглено, разрушено, изуродовано, сровнено с землей. Одни пожарища, кое-где еще курившиеся дымком. Уже с этого места он видел, что его дома тоже нет. Через силу дотащился до родного пепелища.

— Где Аксеня? — был его первый и единственный вопрос.

Никто из соседей не знал, где его Аксеня. Немецкие самолеты бомбами подожгли поселок, и уже во время пожара сюда нагрянул с поля немецкий парашютный десант. Гитлеровцы перестреляли из автоматов много людей. Половина десантников быстро прошла к лесу и скрылась в нем. Вторая половина так же поспешно обошла все дома, которые еще не тронул огонь, и потом, уже к вечеру, двинулась вдогонку за своими. Люди видели, что эти гитлеровцы вели с собою нескольких женщин. Но была ли среди них Аксеня — никто толком сказать не мог. Поздно вечером мимо свежего пожарища, по шоссейке, прошли немецкие танки. К утру все затихло. А с восходом солнца начался обычный день — распевали лесные птахи и таяла в летнем зное смола на соснах.

Раз десять спрашивал и переспрашивал он обо всех этих событиях и все ходил, кружил по пепелищу своего дома и стонал:

— Аксеня! Где Аксеня?

На шестой день исчез. Проходили день за днем, и никто его нигде не видел.

— Пропал Кондрат Пилипчик, как в воду канул, — говорили люди.

Предполагали, что он, скорее всего, никому не сказавшись, пошел к своей старшей дочери, жившей в замужестве далеко от здешних мест. Но это были только догадки.

Миновала осень, пришла зима. Один местный житель возвращался пешим ходом домой из лагеря, куда его немцы загнали было на работы. Там он заболел, долго валялся без еды и без присмотра в бараке, и наконец ему посчастливилось вырваться на волю. Он пробирался в свои края и в одной придорожной деревне увидал Кондрата Пилипчика. Была оттепель, под снегом собиралась вода. Кондрат Пилипчик стоял на подворье какой-то хаты, подперев плечом мокрый клен. Он курил и кашлял. Увидав знакомого, он вдруг ожил, бросился к нему и с ходу стал сыпать вопросами:

— Братка! Не слыхать ли чего про Аксеню? Может, следы какие? Может, слух какой-нибудь прошел?

Человек ничего не знал про Аксеню, и Кондрат Пилипчик холодно опустил глаза в землю и принялся свертывать новую цигарку. Вот так человек и принес в родные места известие, что Кондрат Пилипчик и вправду живет у своей старшей дочери, и что курит он не табак, а черт знает что, и что он сильно сдал. Кашляет больше обычного, у него появилась одышка, и похоже, что он стал заикаться. А может быть, у него просто стал трудно ворочаться язык.

II