Потом она подумала, что Галена могла обидеться на что-нибудь, и глянула на нее. А та шла, как шла. Только словно не понимала разговора. За лесом Амиля повернула обратно:
— Не пойду дальше. Нехорошо мне туда идти.
— А я давно хотела вас увидеть.
Амиля шла назад быстрее. Она ведь только хотела взглянуть на второго Бушмарова сына, не похож ли он на ее хлопчика! Это было бы страшно! Тогда она могла бы невзлюбить его. Ведь и появление его на свет было связано с такими страданиями, которые до конца выветрили все молодые порывы. Это ж первый сын ее получал прежде всю материнскую ласку! Нет, она поровну делит теперь эту ласку меж обоими своими сынами! Сынами своими!
Она гнала от себя страшные мысли.
«А эта еще зовет на хутор! На тот самый хутор!»
Почему-то какую-то обиду вдруг почувствовала она в этом приглашении. Намеренное пренебрежение со стороны Галены. Даже, может, издевку.
Не раздумывая, Амиля вернулась. Галена медленно шла стежкою по стерне.
— Я зайду на хутор.
— Хорошо… Я ж вас позвала.
Галас узнал свою прежнюю хозяйку, стал ластиться к Амиле.
Вот то самое место, где она когда-то нагнулась зашнуровать башмак. Тот самый двор и сад…
Амиля вошла в хату следом за Галеною.
— Не удались мне молодые годы, — сказала Галена.
— А вы думаете, мне удались! — крикнула Амиля.
Галена опешила.
— …И мне не удались! Вы ж тогда (я хорошо запомнила вас) были на суде, вы слышали все, как же это вы вышли за него? Как вы не побоялись! Разве не видно было тогда, что он за человек!
— Мы с ним живем хорошо.
Амиля плакала. Неприязненное чувство к Галене росло в ней.
— Слава богу, что они не похожи друг на друга.
— Кто?
— Дети. Я своего возненавидела бы тогда.
— За что? Зачем вы это говорите? Вы и на меня недобро, как на врага, смотрите? А за что?.. Я ж вижу, что о Бушмаре вы и теперь думаете. Каким бы он ни был, вы его не забыли…
— Забыла… Не думаю…
— Видно, думаете, раз такой разговор завели, если сразу не сбежали тогда, в первые ж дни. Потому что он тяжелый человек, другим он никогда не будет.
— Но ведь вы же живете с ним, не сбежали от него.
— Я живу, да коли б он стал измываться надо мною, я и дня никогда с ним не пробыла бы. Зачем же так жить…
— А если лучшего не бывает?
— Как это не бывает? На свете много всяких жизней и человечья доля разная…
Амиля хмуро слушала. То же самое говорит иногда брат, когда жена начинает жаловаться на судьбу.
— Что ж ты сам своей счастливой доли не нашел, а кого-то учишь? — обижается тогда жена на Андрея.
Андрей тогда произносит несколько суровых слов насчет глупого людского нетерпения, говорит, что с этакими людьми одна тоска. И сбегает куда-нибудь из хаты.
«Мрачный он человек», — думает тогда об Андрее Амиля, не умея иначе определить натуру брата.
Небо было над лесами синее и тихое. И тихо было в самих лесах. Осень свершила свое и отдыхала на полянах — там еще зеленела трава, стояла вода. Кое-где еще желтый лист держался на дереве, готовый и зимовать там… Этого покоя не нарушали и ветры. Они густо шли своей дорогой, с дикой лаской припадая к земле. Солнце временами прокрадывалось из-за туч, но осень — перед своей кончиной — любила ненастье. Так доживала осень последние дни. Туман с речки или из оврага или дым от пастушьего костра если поднимется, то невысоко стоит над землею. И звуки человеческого голоса звенят долго в этой просторной тишине.
Дороги были пустынны. На дороге высокая человеческая фигура выросла однажды под вечер. Суровый и стремительный контур ее разрушал гармонию тихой осенней благодати.
Человек спешил. За плечами у него была пустая торба. Он только на пригорке приостановился, откуда шире открывалась земля вокруг. И снова заспешил. Деревню он обошел стороною, но его все равно увидели. И все говорить принялись про него:
— Бушмар шел домой из острога.
— Спешил страшно.
— Не отбыл своего срока, амунистия, видать, какая-то!
Вечер осенью наступает быстро. Бушмара он настиг возле хуторских ворот. Синь неба сгустилась, леса почернели.
Дубняк подступал к самым хатам. Вечером он совсем сливается с убогим деревянным человечьим кровом. Когда зажигаются на небе звезды, небо подымается выше, земля чутко дремлет под ним. Тогда, если заплачет в хате ребенок, детский голос далеко слышен в лесу.
Поет женщина. Со двора слышно, как скрипят веревки, на которых подвешена люлька. В хате разговаривают. Женщина все поет.
— Андрук, ты собираешься куда? — слышен другой женский голос.
— Я под вечер видел, как Бушмар домой из допра шел, — отвечает мужчина.
Женщина еще что-то говорит, но человек выходит из хаты. Другой человек быстро отбегает от окна. В сумерках он кажется косолапым. Отбежав шагов на десять, он спокойно поворачивает назад, словно идет себе спокойно своей дорогой.
— Добрый вечер, Андрук, — говорит он, стараясь сохранить спокойствие.
— Добрый вечер, Винценты, — точно так же сдерживаясь, говорит Андрей.
— Бушмар вернулся.
— Ну!
— Не видел?
И Винценты хитро улыбается, как следователь, который поймал на слове подсудимого. Затем говорит!
— Лучше б он совсем не вернулся.
— Почему?