Млечный Путь

— Бушмар ходит за гумнами. Из овса выполз… сама видела…

Кто услышал — рванулись бежать. Андрей опередил всех шагов на десять и поднял вверх руку. Молчком, без крика, без слова, но толпа остановилась, как от грозного приказания. Андрей какое-то мгновение стоял перед всеми, окидывая толпу взглядом. Редко доводилось видеть его таким, как теперь. И вот он жестким шепотом выговорил, страшно изменившийся и полный жуткой тревоги:

— Двое за мной, и никого больше!

Дом уже пылал весь. Крыша обвалилась. Трещали стены. Толпа выделила из себя двух человек — само это произошло, по молчаливому неосознанному согласию. Мимо несжатых овсов помчались они к гумнам.

Хотя бы живая душа была тут где-нибудь! Шум пожара грозно докатывался сюда, но свет пламени заслоняли стены и деревья. Темно было на огородах. Три гумна стояли в самых овсах. Одно было заполнено пшеницей и житом, два еще пустовали для яровых…

…Но толпа не выдержала больше у пламени: уже слышался топот и шорох ног, гул. Андрей помчался, словно за ним гнались, махнул рукою налево от гумен, и мужчины бросились туда. Сам он забежал с правой стороны и упал в овес. Пополз.

Произошло все это, ну, может, минуты за три, не больше. Никого за гумнами не было видно. Толпа гудела где-то и находилась покамест по ту сторону гумен. Прошло еще несколько кратчайших мгновений. Вдруг от стены гумна отделилась высокая фигура. Крыша этого гумна — того, заполненного — из гонта была, и это озадачило человека. Вдруг он нагнулся, лег на землю. Там, где из-под ворот торчала неубранная солома.

Но толпа с той стороны была уже тут. Страшный гул сотрясал тишину. Тогда человек что-то там заторопился сделать. Вдруг он почувствовал, видно, что ничего не успеет. Ползком шмыгнул он через дорогу в яровые. Но там три человека встали перед ним, слева от гумен, и здесь, рядом с ним, один. Бушмар подался задом к стене гумна, вытянув шею, распростершись во весь рост свой. Отползал все задом. Но к нему уже хлынул бурный паводок людей.

VIII

В тот день Бушмара видели в поле. Он возил с наймичкою и с пастушком своим снопы. Последний воз нагрузил он поздно, когда уже на колхозном поле давно никого не было. Взялся он за свое мерзкое дело поздним уж вечером.

Он теперь озирался по сторонам, как пойманный волк.

— Это он! — застонала толпа.

— Это он!

— Это он!

Людское море ринулось на него.

— Живым на куски разорвать!

— Душу из него вынуть!

— Бей его!

— Бей!

— Хватай, тащи!

Бушмар прислонился к стене гумна и дрожал весь от звериной ярости и отчаяния. Вот он вдруг изо всех сил рванулся, думая, видно, пробиться сквозь живую стену. Тут же его кто-то толкнул, он грохнулся о землю спиной. Тут на него и налетела людская буря.

Но возле него действовал уже Владя. Он бросился в самую толщу толпы и раскинул руки. Кто-то закричал, кто-то сам расталкивать стал толпу. Все над Бушмаром кипело, как в котле. Бушмар отбивался и руками и зубами. Потому что на ногах сидел уже кто-то и подбирался к его рукам.

— Живым не выпускать!

— Бей!

— Бей!

Его уже избивали.

Но вот на одно мгновение Владе удалось унять ярость толпы. И голос его, вместе с голосом Андрея, пронзил грозовую тишину как раз в том момент, когда толпа снова готова была ринуться и смешать Бушмара с землей.

— Назад!

— Пальцем не трогать его!

Тут забушевали недовольные голоса. Гроза разражалась. Но вот снова:

— Вон!

— Отойди!

Бушмара подняли и поставили на ноги. Он стоял, дрожа всем телом.

Теперь уже и в толпе заговорили:

— Что его бить, разве ж это поможет?

— Дознаться от него правды надо.

— В суд его.

Начался допрос — всем людом, толпою:

— Это ты все? Признавайся.

— Дом ты подпалил?

— Нет, не я…

— А чего ты тут шлялся?

Он умолк. Тогда человеческая стена снова двинулась на него.

— Я только хотел гумно подпалить.

— А дом кто подпалил?

— Винцентюк.

— Который?

— Ваш.

— Колхозник?

— Он…

Тут его подхватили под руки и повели на пожарище. Там лишь головешки тлели. Нашли Винцентюка. Тот горевал и стонал, что вся одежда его сгорела. Его поставили с Бушмаром рядом и обступили. Винцентюк оправдывался:

— Откуда, товарищи, такой поклеп на меня? Я разве что перед богом душою виноват. Как? Разве я свою, квартиру буду подпаливать. Вся ж моя одежа там сгорела. Тогда кто-то догадался:

— Вот тут и музыка вся, что ты на этом выехать хотел: кто ж на тебя подумает, если ты сам туда перебрался!

Внезапно из толпы протолкалась вперед, в круг, Амиля, заплаканная, встревоженная.

— Бушмар! — крикнула она слабым, измученным голосом. — Гад, душегуб! Что ты натворил! Зверь… Как же простить тебя… Кто ж тебя теперь простит!.. За все!..

Она сейчас словно помолодела вся от тревожного волнения. Невеличкая ростом, с молодым блеском глаз, она казалась девчонкой.

Бушмар озирался.

— Связать его!

— В суд!

Он уже не отбивался. Бесполезно было. Взгляд его упал туда, где людей было поменьше. Там Галена держала на руках ребенка. Второй, Амилин, держался за нее, напуганный, заплаканный. Вот к ним подошла и Амиля. Он отвернулся.

Андрей заметил: какое-то сходство у Винцентюка появилось теперь с покойным батькой. Винцентюк выл со слезами в голосе.

IX