Млечный путь № 2 2017

Ей нечего было сказать. Алекс ушел. Исчез, будто играл с ней в прятки, спрятался за стеной в сознании, и в мыслях ее закрутились, как замкнутая магнитофонная лента, несколько тактов из старой битловской песни «Yesterday». Эйлис было хорошо знакомо это состояние – приходишь с работы, мыслей нет, кроме одной: спать, спать… В голове крутится мелодия, иногда эта, иногда другая, и сна вроде нет ни в одном глазу, а потом – раз – и просыпаешься утром…

Спать? Что-то произошло. Эйлис не понимала, почему ушел Алекс, почему эти двое смотрят на нее и думают бог весть что. Нужно сказать… что-нибудь.

– Вот, значит, как. Ты действительно в него влюбилась? Я чувствовал в последние дни: что-то в тебе изменилось.

Оба – Штраус и Ковнер – смотрели на нее во все глаза, и Эйлис поняла, что произносит слова вслух с интонацией Чарли.

– Так-так, – задумчиво произнес Штраус. – Теперь Гордон вместо Панягина.

«Я поверил в эту игру? – спросил он себя и сам себе ответил. – Нет, с чего бы?»

Для Ковнера переключение оказалось неожиданным, он хотел прикрикнуть на Эйлис: «О чем вы? Давайте дальше, мы говорили о связи физики с психологией…»

«Прости, – подумала Эйлис. – Я не знаю, что со мной тогда произошло. Влюбилась? Не в мужчину, если ты подумал об этом, милый. Я… не знаю».

И только подумав, поняла.

Господи, это ты, Чарли?

«Я, – сказал Чарли, и Эйлис не стала повторять вслух. – Что тебе наговорил Алекс? Надеюсь, он проспит часа три. Лучше – больше».

– Здравствуйте, доктор Ковнер. Здравствуйте, Эрвин.

Оба вздрогнули. Переглянулись. Штраус опять потянулся за телефоном.

– Нет-нет, доктор Штраус, – сказал Гордон. У него хорошо получались начальственные интонации, а у Эйлис хорошо получилось передать их своим голосом. – Я не знаю, скоро ли Алекс опять проснется, и понятия не имею, могут ли явиться другие трое, поэтому послушайте: доложу, как все происходило после прекращения связи. Меня уже списали в расход, а? Доктор Штраус? Не смотрите так, это действительно я. Хотите тест? Вспомните нашу встречу вечером в парке на Второй улице. Пятница, семнадцатое ноября. После тренировки. Вы были не с женой, а с молодой женщиной, которую обнимали, и очень смутились, не ожидали встретить меня, верно? Я обычно не заходил так далеко в парк, но в тот вечер задумался и побежал по незнакомой дорожке. Вы назвали женщину по имени… как же… да, Кэтрин. Психолог из Бостона. Вы могли бы ее и не представлять, мне не было никакого дела до того, с кем вы гуляете, на ночь глядя. Но, видите ли, я ее хорошо знал. Кэтрин работала в баре у Дагмара, прелестная женщина. Психолог? Если бы вы не солгали… А тут стало все понятно. Помните этот эпизод, доктор?

Штраус сидел, не шелохнувшись.

– Да, – выдавил он, покосившись на Ковнера. Не хватало, чтобы о его интрижке (он все еще встречался с Кэт, жена ничего не подозревала) узнал весь Институт.

Ковнеру, к счастью, не было дела до похождений Штрауса.

– Добрый день, Гордон, – сказал физик, пытаясь поймать ускользавший взгляд Эйлис. Показалось ему, или взгляд, выражение лица, даже, кажется, цвет роговицы изменились, и перед ним сидела не та женщина, что минуту назад? То есть та, конечно, но… не та.

– День… – пробормотала Эйлис. – Да, пожалуй. Четырнадцать двадцать три мирового времени. Добрый день, доктор Ковнер. Вы сможете выслушать, запомнить и доложить? Я не уверен, что Эйлис допустят к операторам, которые сделают запись, да и времени нет, Алекс или кто-нибудь другой… Эрвин, вы тоже слушайте – при случае дополните пересказ. Кстати! У вас телефон. Как я сразу не подумал? Включите диктофон, пожалуйста.

Штраус покачал головой, постучал двумя пальцами по лбу и оглянулся на дверь – он все еще ждал кого-то, а Ковнер, не проявляя видимого интереса, придвинулся ближе к Эйлис, переключил телефон в режим видеозаписи и прислонил к спинке соседнего стула, чтобы миссис Гордон оказалась в кадре. Он по-прежнему не верил, что «Ника» в другой вселенной, что бы эта женщина… или Панягин, который якобы связан с ней квантовой запутанностью… ни говорила. Физический смысл в ее (его) словах был, над сказанным следовало подумать, но существовало и противоречие. Радиосигнал с «Ники» пропал за две минуты семнадцать секунд до расчетного времени прохождения мимо Энингмы. Доноры на Земле потеряли сознание еще на два или три минуты раньше (точнее время установить не удалось из-за возникшей паники). Именно тогда на корабле что-то произошло?